Всего я провела в Донецкой области 11 дней. В Луганскую, из соображений безопасности, уже не поехала. В течение полутора недель на моих глазах был наполовину разрушен Соледар, а на Славянск, Краматорск, Константиновку и Бахмут падали ракеты. Россияне также обстреливали города из артиллерии и с самолетов. Я-то пока уехала, а остающиеся там украинцы сталкиваются с этим ежедневно. И многие из них не уедут. «Это наша земля», — повторяют они.
В центре Славянска в среду на улице ни души. Но в главном сквере на скамейке сидит пожилая женщина и читает книгу. А грохот артиллерии вокруг такой, что трудно собраться с мыслями. В Славянске все время шумно, потому что он уже действительно близко к нынешней линии фронта. У местных жителей может возникнуть дежавю, ведь в 2014 году война на Донбассе тоже начиналась с этого города. Тогда сепаратисты еще в апреле пытались его занять — это удалось им в начале мая, а в начале июля того же 2014-го Славянск был освобожден. Приветственный знак с названием города в ходе боев был обстрелян, и потом вокруг отверстий кто-то дорисовал цветы. На въезде в Славянск до сих пор видны остатки зданий — это были первые военные разрушения на Донбассе, которые я увидела, попав туда в 2018 году, когда мы вместе с Михалом Потоцким начали работать над книгой «Черное золото. Войны за уголь Донбасса». Нынешние разрушения с тогдашними не сравнить — ведь в 2014-м россияне не применяли ракеты, после которых масштаб разрушений невообразим.
Я подсаживаюсь к этой пожилой даме. Вначале она удивлена, но услышав, что я из Польши, разговаривает с большей охотой. Она говорит, что уже не может высидеть дома, что весной так красиво, а она всегда приходит сюда почитать и поэтому не собирается менять своих привычек. Но когда начинается воздушная тревога, я все-таки уговариваю ее вернуться домой. Она смотрит на меня с сожалением (здесь, на самом деле, мало кто обращает внимание на сирены, почти безостановочно воющие вот уже три месяца), но со скамьи мы поднимаемся вместе. На Донбассе сирены работают на протяжении всего времени, пока продолжается тревога, а не только в ее начале или при отмене. Иногда это означает мучительные звуки до 20 часов в сутки. Нет, к этому нельзя привыкнуть. Это звук, который просто сверлит мозг. Когда к этому добавляется артиллерийская канонада, трудно говорить о нормальной жизни. И все же… В этом отношении украинцы невероятны.
В Соледаре начинаются очередные российские налеты. Меня останавливают военные, нездешние: где тут шиномонтаж? Ведь если верить карте, он должен быть где-то рядом. Понятия не имею, мы же стоим на въезде в город. Невзирая ни на что, они продолжают поиски.
В центре, рядом с разбомбленным накануне утром супермаркетом АТВ, группа людей с покупками. При этом с одной стороны работает украинская противовоздушная оборона, а с другой — российская артиллерия. Над нами снова пролетает российский самолет. Спрашиваю людей, почему они идут за продуктами именно сейчас. И вновь вижу на лицах удивление: действительно, уже несколько дней здесь ни один момент не лучше другого.
Россияне вцепились в Соледар и Бахмут, в частности, потому, что это их захват помог бы окружить украинцев на Донбассе — по той же причине в другой части области они пытаются с северо-запада подойти к Славянску. Они уже контролируют значительную часть Луганской области (там под Лисичанском и Северодонецком продолжаются яростные схватки, за последние сутки погибло около 15 мирных жителей), поэтому теперь сражение идет за Донецкую область, в которой за последние сутки тоже погибло несколько человек. Россияне хотят установить полный контроль над трассой Лисичанск — Бахмут, чтобы таким образом совсем отрезать Луганскую область от остальной Украины.
В Краматорске в супермаркет привезли колу. Настоящую, ведь всякие колоподобные продукты есть везде. Она исчезла с полок быстрее, чем выпечка, которая, кажется, расходится в первую очередь. Все же это невероятно, что даже в обстреливаемые города удается доставлять продукты. Вереницы грузовиков, которые когда-то так раздражали, теперь радуют, особенно когда знаешь, что это доставка продовольствия. Но у самой линии фронта — например, в окрестностях Лимана — с этим уже значительно хуже.
— Уезжай до сумерек, — говорят мне в Соледаре солдаты, которые каким-то чудом раздобыли для меня бензин. Солярку там еще можно достать, ведь военные в основном используют ее, но бензин и в самом деле на вес золота. Об этом свидетельствует и его цена, которую я вижу, выезжая из Донбасса через Покровск: 80 гривен за литр — то есть около 12 злотых. Я уезжаю, потому что уж солдаты-то знают, что говорят. Оставляю многих своих друзей, как гражданских, так и военных. Среди них Дарья Волкова, врач из Соледара — ее россияне уже однажды вынудили покинуть дом в Донецке, а жилье ее родителей в Мариинке разбомбили. Она приносит мне на прощанье два брикета чистой соли, которую добывают здесь на шахтах «Артемсил» (одну из них тоже разбомбили, а офис компании в среду был разрушен ударившей поблизости ракетой). Когда я прощаюсь с военными, это выглядит самым необычным прощанием в жизни — «по-медвежьи», бронежилет в бронежилет, а вокруг слышны взрывы. «Это наши», — улыбаются солдаты.
Ведущиеся сейчас бои за Донбасс определят не только будущее этой войны и Украины, но и будущее всего западного мира, который с 2014 года не обращал внимания на действия России в Луганской и Донецкой областях. Поэтому уже нет Мариуполя. Поэтому совсем скоро может не стать Соледара или Северодонецка. А последствия будут измеримы не только в тех человеческих жизнях, которые уже не вернуть, но и в последующих. Ведь основа экономики Донбасса — промышленность. Предприятия, которые здесь бомбят, (такие как «Азовсталь» в Мариуполе, «Кнауф» в Соледаре, «Азот» в Северодонецке) — сами по себе тикающие химические бомбы. Далеко идущие последствия их разрушения могут в будущем стоить еще многих новых человеческих жертв.
Перевод Сергея Лукина
