Полномасштабная война
Светлана: Утро 24 февраля. Мы проснулись от сильного взрыва. Черный дым. Ударили по небольшой воинской части в селе Агробаза , километров пять от нас по прямой. После обеда загремел Восточный, у нас плохо было слышно, но в группах в Вайбере пошла перекличка. У сестры моего мужа, которая живет в Восточном, 24-го вылетели окна. Она поехала в частный сектор к родственнице на том же левом берегу. Побыла там два часа — прилетело в 51-ю школу в этом районе и в соседний дом. Тогда маленькому мальчику оторвало руку. Вечером со стороны Ленинградского жилой массив Азовский полетели грады , разбомбили 48-ю школу и девятиэтажку. Прилетело на Пентагон (район Ильича, рядом с Донецкой трассой), где был бывший детский садик и столовая для ВСУшников.
Все это было 24 февраля. Тогда же с этим районом потерялась связь. У нас там человек шесть-семь знакомых , на связь они до сих пор не вышли. Мы не знаем, что с ними.
На следующий день слушали взрывы по всему городу. Вечером у нас в доме начали ходить украинские военные по квартирам: «Срочно эвакуируйтесь , уходите в убежище, сейчас начнутся боевые действия». Они уже ждали кадыровскую колонну, эти танки с буквой «Z».
Было три линии наступления. На первой были кадыровцы , их отправили прямо на Мариуполь. На второй линии — русские, на третьей — ДНРовцы.
ДНРовцев к Мариуполю практически не подпускали , пока не прошел первый штурм, потому что здесь у них очень много родственников и знакомых, видимо, были опасения, что они не смогут быть достаточно жестокими.
Наш дом стоит в 50 метрах от главной дороги , которая идет на выезд из города. Тогда к нам во двор заехал БТР и два танка, ждали российскую колонну. Но в тот день никто не приехал. Ночью наши встретили их в 50-60 километрах от города и разбили часть колонны.
В начале марта россияне подошли к Мариуполю со всех сторон. Начали окружать. Оставалась только трасса на Запорожье , но ко 2 марта они сомкнули кольцо. И тогда понеслось. До этого они гремели в восточной части, а теперь и у нас вылетели окна.
Инна: Мы жили в соседнем подъезде от Светы. У нас вылетели стекла 7 марта в 8 утра. Полностью — на кухне , в спальне, в лоджии и в зале. А 8-го прилетело еще, и упала кухонная стенка. К этому времени я уже неделю ночевала с собаками в тамбуре, а тогда к нам уже и муж перебрался — ему стало холодно. Потом соседка позвала нас к себе.
Она старенькая , у нее парализованный муж, десять лет прикованный к кровати. Мой муж 11 марта сказал: «Спускайтесь, тетя Тома, в подвал, потому что уже невыносимо, все бахает. Сейчас прилетит». И он стащил соседа с восьмого этажа в подвал. Сейчас они живы, их вывезли в Докучаевск.
Когда было тихо , я выходила погулять с собакой и нагреть чайник на костре. Лифт не работал — бегала на восьмой этаж. Ночевали в тамбуре, потому что ночью усиливался гул.
Светлана: 7-го утром я умывалась в ванной , слышу — бабах! На кухне все в пыли, а у окна в стене дырка. И российский танк стоит. Думаю, ну, сука ты! И подушкой ее заткнула. Прошло часа два — и снова в ту же дырку! Но она уже стала больше.
Однажды загорелось у нас по соседству. Там три дома , которые связаны между собой переходами.
Тех , кто был внутри этих домов, пытались спасти, но от ударов перекосило двери, заклинило, они не открывались. Людей просто не смогли вытащить. Они горели заживо.
Но умирали не только от снарядов. У нас в одном из домов умерла женщина , с которой было двое деток — мальчик и девочка. Детей потом из подвала вытащили, а женщина там так и осталась. Ее даже никто не похоронил.
Инна: Тех , кто умирает, хоронят во дворах, но и то не всегда. В Старом Крыму прилетел снаряд в школу, погибли три женщины. Сначала три-четыре дня трупы лежали в подвале, потом их похоронили в огороде. У нас во дворе прямо мужчину похоронили. Но в городе очень много трупов осталось просто в квартирах.
Многие из тех , кто эвакуировался, писали в группах: «Ребята, по такому-то адресу осталась мама, если кто-то может, похороните, пожалуйста».
Светлана: Готовили на кострах. Люди стали есть все вместе — каждый нес на костер , что мог. У кого-то картошка, запасы вермишели. Мы ставили большую кастрюлю и готовили на всех. До войны я работала в мясном отделе магазина, у меня дома было много мяса. Нам повезло, потому что после того, как вылетели окна, в квартирах было до -11 градусов, и мясо не пропало.
Мы собирали воду с водостоков , снег топили на солнышке, отстаивали, процеживали через марлечку и кипятили на костре.
Ребята помоложе бегали в школу , где сидели то россияне, то наши. В какой-то момент там никого не было, и народ пошел туда — а там сухпайки, оставшиеся и от тех, и от тех.
Школа эта в нашем дворе , и ее постоянно штурмовали. Два часа россияне, два часа наши. Постоянный бой какой-то был. Зайдет двадцать танков российских — возвращается четыре. А мы в это время все во дворах есть готовим, дети бегают.
Все магазины разгромили. Люди просто выбивали окна и тащили из магазинов все , что можно было съесть. Потом закончились и эти запасы. Но мы к тому моменту уже выехали.
Еще при нас люди ели своих домашних животных. Но тогда это делали , скажем так, маргинальные части общества, а сейчас уже не только они.
Те , кто выезжал в последние дни, рассказывали об этом. Есть просто нечего!
Инна: Как-то утром собирались идти костер палить. У нас на лоджии лежала пачка опилок и домик из фанеры для попугаев. Муж на присядках пошел , а потом поднял голову, чтоб перелезть через разбитое стекло — и летит снаряд. Пролетел мимо — в соседний блок. У них, наверное, тепловизоры, потому что летит четко и целенаправленно. В соседнем подъезде вышел парень на лоджию, его убило снарядом. Снесло голову, она где-то на улице лежала. Это было утром.
Светлана: А по ночам они стреляли на свет фонариков. Вечером они видели свет из окна — и бабах по окнам.
Инна: Все думали , что это ненадолго. День-два потерпим — и закончится. Ну ладно, мы окраина. По центру-то бить не будут. Ну вот-вот, сейчас пройдет. Все надеялись, что будет так. Никто не думал…
У нас спрашивают , почему мы не пошли в убежище? Тю, какое убежище! У меня муж до последнего так никуда и не пошел. Говорю, пошли в подвал — нет. «Тю, зая, сейчас все закончится, чего ты переживаешь! Сейчас, еще день-два». Никто даже подумать не мог.
Светлана: Никто не ожидал , что будет такое. Недели за две до того, как все началось, в Мариуполе ходили и шутили, мол, успеть бы до войны получить зарплату.
У нас на выезде из города практически все восемь лет были блокпосты. И 24-го , когда все началось, уже не выпускали нас из города. Украина не выпускала. Я подозреваю, надеялись, что по мирным жителям бить не будут.
Еще 24 февраля наши военные поставили «Грады» возле школ , гимназий. Я думаю, в надежде на то, что по этим районам бить не будут. У нас в доме ВСУшники на крыше сидели. Потом мы еще узнали, что они были на втором этаже в одной из квартир.
Инна: Но детей эвакуировали. Я помню , что у нас ТТУ Мариупольское трамвайно-троллейбусное управление 24 февраля давало много автобусов на эвакуацию детей в Запорожье. Детей вывозили , и больше никого.
Светлана: Потом , 12 марта, из Мариуполя пыталась выехать семья — две девочки и муж с женой. Они пытались проехать с надписью «Дети» на машине, но их россияне расстреляли. Муж остался в машине, даже тело не нашли, наверное, его куда-то оттащили. А женщина и девочки успели добежать до нашего двора. Ей голову ранили и ногу. Мы ее перевязали, как могли в этих условиях. Девочки с ней, но у них царапины.
Последний день в Мариуполе
Светлана: 10 марта в соседний дом россияне бросили авиабомбу. Снесло целый стояк в девять этажей. А 13-го прилетел большой снаряд в наш дом. Мы с мужем выскочили на первый этаж. Полетели снаряды.
Загорелся дом — девятый этаж , восьмой. Мы живем на третьем. Саша побежал забрать наши тревожные чемоданчики, но не успел. Открыл дверь — все четыре стены в тамбуре полностью сложились.
Вынесло всю квартиру. Танк бьет так , что летит через все квартиры и пробивает дом насквозь.
Я успела снять , как горит наш дом.
Инна: В тот день мы собирались идти пешком к родственникам мужа в центр города , у них свой дом. Собрали сумки. Он хотел что-то съесть, а уже ничего такого и не было. Я собиралась выйти на костер, сделать каких-то лепешек. У нас еще оставались сливки, которые добавляют в кофе, и перепелиные яйца, которые я каждое утро давала собакам. А он говорит: «Ну, пока ты сходишь погуляешь с собакой, пока сделаешь лепешки… Давай мне корм Тайсона». Я открыла ему корм, он посолил и ел. Я еще шутила: «У тебя там хвост, лапы, ничего не растет?».
Комендантский час до 8 часов утра. У меня две собаки , на прогулку раньше восьми мы не выходили. Но тут Тайсону как будто приспичило, и я мужу говорю: «Пойду. Раньше выйду, раньше и приду».
Муж остался. Я вышла — и все. И больше я туда не зашла. Снаряд прилетел прямо в квартиру. Все выгорело дотла.
Что я чувствовала? Ничего. Пустота полная. Как будто все это не со мной происходит.
Я пыталась найти мужа , вдруг его где-то завалило, но он еще живой. Поднимаюсь. Там пламя. Хватаю маленькую сумочку, в которой были документы, но как-то на автомате, я даже не понимала, что делаю. Подняла стеллаж, смотрю — там никого нет. Где-то там были муж и шестимесячная собачка. Куда они делись? Скорее всего муж пошел в нашу квартиру, взял собаку с собой, и там его и завалило. А потом он еще и сгорел. И всё.
Светлана: В наш дом летел снаряд с кадыровского танка. Это не кто-то сказал. Я сама видела этот танк и слышала , как он стрелял. Это было утром в 07:15-07:20.
Мы живем на въезде в город. С обеих сторон дома стоят танки. И я вижу , кто в меня бьет. Не ВСУшники — они у меня за спиной, за моим домом. И, во всяком случае, это не ВСУшники пришли в мою страну меня «освобождать» непонятно от чего.
Когда кадыровцы выстрелили в наш дом и он загорелся , деваться было некуда. И мы с белым флагом на машине поехали на блокпост. Там кадыровцы сорвали номера с машины, достали симки из наших телефонов. И отправили нас в военную комендатуру.
Инна: Один из них похлопал меня по плечу , бросил в сумку два сладких батончика и говорит: «Все будет хорошо». У кого? У меня не будет. Зачем россияне пришли, от кого они меня освободили? От любимого мужа? От любимой собаки? От квартиры?
Эвакуация в Россию
Светлана: С Инной мы жили в одном доме , но познакомились 13 марта во время эвакуации, когда вывозили соседей. И с тех пор мы все время вместе, потому что теперь мы семья. Потом везде говорили, что мы сестры, чтобы нас не разлучили.
Мой муж Саша нас вывез и ему разрешили вернуться и забрать еще несколько человек со двора. Хотел потом еще раз поехать , чтобы взять хотя бы детей, потому что там их много оставалось — но нет.
Кадыровцы начали из автомата стрелять , один озверел, сказал: «Идите нахуй отсюда. В Мариуполь вы больше не заедете».
Рядом с городом есть поселок Старый Крым. Там уже были россияне. Нас туда отправили и два дня держали в военной комендатуре , проверяли. Утверждали, что много «джихадмобилей», которые приезжают на блокпост и взрываются. Чтобы солдаты ВСУ приезжали на блокпост и взрывались? Смешно просто!
Мы видели , как из Мариуполя вывозили мужчин. Сначала мужчин в форме ВСУ с черными пакетами на головах, их заводили в автобус и увозили. А во второй раз — когда они ехали в нашей колонне. Они были в одних трусах, избитые, при нас их водой обливали. Их посадили в отдельный автобус. Мы ехали, и посреди поля этот автобус свернул. Больше мы его не видели.
У четырех моих знакомых , которые смогли выехать, пропали мужья. Просто пропали. Сидит семья в подвале, муж выходит на, так сказать, добычу еды. Пошел — и пропал.
Сын коллеги моего мужа остался в Мариуполе , не могут найти. Ему 35 лет — возраст такой... Сейчас очень много мужчин пропадает. Скорее всего, их убивают, как и везде. Потому что мужчины не простят того, что русские сотворили. Раньше город в большинстве своем был лоялен к России. Донбасс есть Донбасс, особенно когда началась эта история с языковым законом. Но сейчас по-другому.
Инна: Мы выехали 13 марта , а 14-го собрали эвакуацию. Прям на танках россияне в наш двор заехали и всех эвакуировали в Старый Крым.
Три Камаза были с женщинами и детьми , в четвертом — мужчины. Ну и в него сначала стали снайперы стрелять, а потом прилетел снаряд. И это были не ВСУшники.
Светлана: У многих забирали транспорт. В городе нашего кума чуть не расстреляли. Он был областным наркологом , а медики военнообязанные, и он до последнего ездил на работу. Его остановили кадыровцы, поставили на колени, забрали машину.
У семьи моей свахи было две фуры — у нее был бизнес , возили овощи оптом из-под Херсона. К ним пришли кадыровцы и сказали, что нужны машины. Но не забрали — фуры были без аккумуляторов, их специально заранее сняли. Через 15 минут прилетели снаряды. И машин не осталось.
В Старом Крыму забирают машины , особенно если какие-то джипы, микроавтобусы. Номера снимают, букву «Z» клеят. Нам тоже наклеили прямо на блокпосту. Сказали, что Z — это теперь наш номер. Один номер Саша попросил у кадыровца оставить на память, а он выкручивает их со словами: «Украинские номера вам больше не понадобятся».
В военной комендатуре в Старом Крыму мы пробыли два дня. Потом нас отправили в «ДНР» в Докучаевск. Там сняли отпечатки пальцев , в анфас и в профиль сфотографировали, сохранили все контакты в телефонах и держали нас три дня в школе. Не разрешали никуда выходить. Нельзя было поменять гривны, купить симку, заправить машину. «Завтра будет автобус» — «Куда автобус?» — «Мы пока не знаем». Оказалось, что в Ростов, а мы за ним должны ехать.
Едут автобусы , за ними мы на машине. Впереди полиция, сзади военные машины. Сказали, что в Ростове и жилье дадут, и помощь. На азовской таможне мы провели двенадцать часов. Проверяли все автобусы, всех людей. Приехали на ж/д вокзал часов в 11 вечера. Стоит спецсостав. Стоят люди, бегает какой-то мужичок и кричит: «Быстренько, быстренько грузимся». Автобус двери не открывает. Мы подходим к волонтерам, спрашиваем, куда поезд — «Ярославль, кажется».
Сначала привезли людей из пункта временного размещения (ПВР) в Таганроге и погрузили их в состав. Автобусы начали открывать , когда этих людей уже грузили, чтобы никто никуда не убежал.
Говорят: «Вы приедете в Ярославль , вам там сразу и жилье, и помощь, и все. А если вы не поедете сейчас в Ярославль, ничего вам не будет». Мы говорим, что мы на машине и нам надо переночевать. Попался какой-то местный волонтер, который помог нам добраться до ПВР в Таганроге. Приехали туда в 2 часа ночи, а утром нас уже пытались отправить в Тулу. Говорили мне: «Поезжайте, а муж потом приедет».
Чтобы нас никуда не отправили , мы говорили, что у нас в Беларуси сестра. Чтобы не отправили во всю эту фигню — Пенза, Тула, Рязань, Владимир, Ярославль — депрессивные районы России.
Те , кто туда доехал, живут на каких-то турбазах. У них забрали паспорта, но связь, кажется, есть, россияне раздают свои сим-карты. Из России эти люди уехать не могут.
Мы хотели вернуться домой , но нам сказали, что нас не выпустят из России в Украину. Хотя и возвращаться некуда.
У нас ни бензина , ни денег, гривны на рубли эти дурацкие не поменять. Обещали помочь? Дайте нам денег, мы машину заправим и уедем.
Инна: Подходит какой-то армянин: «Немедленно сумки собрали , уезжайте» — «Слушайте, я не могу уехать, мне не на чем» — «У нас здесь не туристическое агентство!» А я турист из Мариуполя, да? Мне больше делать нехрен? Я сидела в своей трехкомнатной квартире, у меня было все: работа, жизнь. Мне полтинник! У меня внуки!
Светлана: Россияне такие зашоренные. Им говоришь правду , а они: «У нас по-другому говорят». Телевизор у них по-другому говорит. Путин же не так сказал.
Когда рассказываешь правду , они говорят: «Закройте рот, будьте благодарны, вот вы так приехали, у нас из-за вас цены поднялись». Из-за нас??? Цены у вас поднялись из-за вашего Гитлера и санкций.
Из-за нас? Мы вас просили? «Вот вы ДНР , ЛНР житья не давали». Мы не давали? Мы не трогали никого. Отношение такое, будто мы нацисты.
В Таганроге мы просидели шесть дней. Никакой помощи не дождались.
В России нас вызвали к какому-то полковнику из ФСБ , он сказал: «Вы должны дать под запись интервью о преступлениях украинских военных против мирного населения. Мы собираем доказательства. Иначе никто вас не выпустит». Но мой дом разбили кадыровцы! Я всем это в Таганроге говорила.
В интервью я говорила так , как и было. Сказала, что стреляют и те, и те. Дома разрушаются от снарядов и тех, и других. Но мой дом разбили кадыровцы.
Говорят , мол, я должна сказать что-то про гуманитарную помощь, как россияне помогали. Говорю, что мне — никак. В ПВР подержали и три раза в день какой-то суп на воде дали — это гуманитарная помощь? Я не считаю это гуманитарной помощью. В Мариуполь ничего не привозилось. Ни Украина, ни Россия. Это потом, когда они уже заняли город. Но ведь это они его разбомбили! Захерачили авиабомбу в драмтеатр, погибло 300 человек — и это только официально. Дочь моего мужа и ее четыре ребенка были в том районе. Связи у нас нет, и мы ее до сих пор не нашли. Мы не знаем, где она. Очень большое подозрение, что она там в убежище была. У нее дом рядом с драмтеатром. Что я могу сказать?
У меня этот ФСБшник спрашивает: «А как вы относитесь к военной операции России на территории Украины?» А как я могу относиться? Я рада! Ждала прям , когда вы начнете!
Да , в Мариуполе мы видели нацистов: это кадыровцы, которые стояли и разбивали мой дом. А «Азов» — ну какие они нацисты? Мы с ними жили восемь лет. Ничего плохого они нам не делали.
Жили в каком-то общежитии , стояли с нами в одних очередях. Обычные люди. Мы в Мариуполе не видели ничего такого, ни фашистов, ни националистов.
Инна: Как-то сидим , нас кормят благотворительным обедом. Я говорю: дожили до 50 лет, сидим и кушаем суп этот на воде и радуемся, что мы едим горячее. Ты могла представить такое? Хотя бы месяц назад?
И еще местный персонал в ПВР нам говорит: «Вы должны быть благодарны , что мы вас освободили. Понаезжали, туземцы». От чего вы меня освободили?
У меня нет загранпаспорта , я никогда не выезжала из Украины. Я предлагала мужу их сделать, в гости к моим подружкам съездить, но он отмахнулся. Мы не собирались никуда, нам не надо. Я не думала, что в Польшу попаду.
Светлана: Для нашей семьи это уже вторая война. Я переехала в Украину из-за кавказской войны. Я из Сухуми , моя семья переехала в Мариуполь. Мы уже начинали с нуля, но на тот момент мне было 18 лет.
Жизнь в Польше
Инна: В Польшу мы приехали , потому что у нас тут есть знакомые, но мы хотели просто сбежать куда-то подальше.
Мы ехали просто так. Позвонили друзьям — они говорят , приезжайте и будем решать уже на месте. Нам все равно некуда возвращаться. В России мы бы не остались. В Беларуси нас на время приняли верующие.
Светлана: Но в Беларуси мы не захотели оставаться. Мы ехали как раз через всю страну и видели , какая там техника идет в Украину.
Инна: Будем искать работу и жилье. Хотим жить в пригороде тихом. В Лодзи много машин , такое движение. Нам бы потише, домик, земелька. Руки-ноги есть.
У меня два сына , они работали здесь в Польше. Один остался в Никополе, в Днепропетровской области, семью отправил, а сам не успел уехать по рабочей визе. Сказал, что пойдет в Тероборону. А меньший, который тут в Быдгоще, кричит: «Я поеду тоже, кого-нибудь убью».
Светлана: А у меня сейчас семья разделилась. Маму мою с левого берега вывезли в «ДНР» в поселок к сестре. И вторая сестра с мужем добрались до них.
Все , кто из Мариуполя, естественно, против России, а те, кто был в «ДНР» — за Россию. Мама звонит и говорит: «Я не знаю, как тут находиться». Но и деваться некуда.
Очень хочется домой. Я не могу смотреть на видео из Мариуполя. Во-первых , больно это видеть. Во-вторых, я хочу домой. Мы жили, город развивался, каким бы ни был мэр, у нас строились дороги, парки. Очень красивый город был. Даже по сравнению с тем же Донецком. Россия пришла, все разгромила под ноль.
Я запомнила свой город полностью разбитым , сгоревшим. Я запомнила своих соседей, людей из подвала. Эту девочку с грудным ребенком, у которой не было молока. Хорошо, у нас было молоко в тетрапаках и срок годности до апреля. Выходят из подвала детки — все грязные, мордочки черные, дорожки от слез. Мне это больше всего запомнилось. За что?
Война — это боль , слезы. Ненависть. Не с моей стороны, а ненависть, с которой нас убивали. Целенаправленно стирали город вместе с людьми с лица земли.
Инна: Если будет Украина , мы вернемся. Если будет Россия, то нет. Нас приняли в Польше. Когда мы сюда приехали, на следующее утро нам уже захотелось домой. Все такое чужое.
Надежда на возвращение есть , но она тает. Судя по разрушениям в городе, там ничего не осталось. Нечего восстанавливать. Это будет очень долго. Доживем ли мы до этого времени? Пол-Украины Россия стерла с лица земли. Зачем? Зачем было убивать людей?
Светлана: Говорят про язык…
Инна: Никто нас за русский язык не обижал. В последнее время я работала кондуктором в автобусе. Сказали , что выходит закон и надо будет с пассажирами разговаривать на украинском языке. Руководство сказало: можете просто прывитатися, будь ласка, доброго дня, доброго ранку. Но буквально за день это все сошло на нет.
Светлана: Нам в магазине тоже сказали , что мы должны обслуживать покупателей на украинском. Но по закону, если покупатель говорит на русском, отвечаешь ему тоже на русском языке.
Инна: Никто из Украины нас не ущемлял.