Погребение и поминовение усопших — извечные человеческие потребности. Однако пышность похорон , величественность и долговечность надгробного памятника могут быть сильно различаться. В наши дни похороны стали скромнее, чем в былые века, особенно если сравнивать с погребениями представителей социальной элиты эпохи барокко. В этом смысле Речь Посполитая не представляла собой исключения, более того — в ней расцвели особые формы погребальной культуры и сопутствующей похоронам пышности, известной как pompa funebris (в переводе с латыни — похоронное великолепие).

Богатство смерти

Картина «Танец смерти» в костеле св. Бернардина Сиенского в Кракове , конец XVII века. Источник: Wikipedia

Барокко было зачаровано смертью. В эпоху , когда религии должно было сопутствовать внешнее богатство и высоко ценились театральность и резкие контрасты, переходу человека из мира земного в мир вечный уделялось очень много внимания. После Тридентского собора (1545—1563) Католическая церковь стала придавать большое значение благочестивому приуготовлению к смерти и «искусству доброй кончины» (лат. Ars Bene moriendi). В то же время , смерть надо было принять и осмыслить, ведь тогда — в эпоху неисчислимых бедствий голода, эпидемий и войн — она царила повсюду. А потому в XVII—XVIII веках европейцам постоянно сопутствовала смерть , представленная в образе скелета. Именно тогда возродились известные из позднего Средневековья иконографические мотивы танца смерти (danse macabre) и торжества смерти , относящиеся к более широкому кругу ванитативных (от лат. vanitas — суета) образов хрупкости человеческой жизни.

При этом и для духовенства , и для мирян был характерен разрыв между христианским смирением и светской роскошью, нашедший блестящее отражение в погребальных обрядах.

В отличие от других стран , в Речи Посполитой устраивали пышные похороны не только монархам и высшей аристократам , но и всему — на редкость многочисленному — дворянскому сословию. Самыми блистательными были, разумеется, похороны королевских особ и магнатов, служившие образцом для более скромных церемоний не столь богатой знати. Призывы моралистов к умеренности и смирению перед лицом смерти не находили отклика, а нередко встречавшиеся в завещаниях просьбы о скромных похоронах игнорировались, или же устраивались одно за другим два погребения: первое — в согласии с волей покойного, а второе — в соответствии с ожиданиями социума. «Бедные» похороны могли навлечь на семью обвинения в скупости.

Похороны магнатов нередко обходились в целое состояние: сотни , если не тысячи заупокойных месс, триумфальные арки на пути следования траурной процессии, гроб, убранство костела, сотни свечей, освещавшие храм, приличествующие случаю одеяния для участников обряда и, наконец, соответствующая рангу церемонии трапеза для гостей и представителей ремесленных цехов, выступления музыкантов — и даже фейерверки во время поминок.

Из древнеримской традиции был заимствован архимим — всадник , олицетворявший покойного. Он въезжал в церковь и театрально падал с лошади, символизируя смерть.

Помимо основных церемоний , проходивших в месте погребения, устраивались еще заупокойные мессы в столице или в центрах родовых помещичьих земель. А годовщины смерти служили впоследствии еще одним поводом для торжеств.

Над гробом произносили длинные панегирики и проповеди , в которых восхвалялись все совершенства и добродетели покойного и его семьи. Эти речи, изобилующие цитатами из Священного Писания и произведений античных авторов, демонстрировали эрудицию, свойственную эпохе барокко. Некоторые из них впоследствии издавались типографским способом — благодаря этому до нас дошло их содержание, в которое порой входило и описание погребального убранства.

Одно из таких произведений, которое даже было напечатано типографским способом, посвящено похоронам каштеляна в Речи Посполитой — вторая по значимости должность в воеводстве, каштеляны входили также в состав польско-литовского Сената Валентия Анквича в 1766 году. Один только заголовок текста состоит более чем из 80 слов , и в целом он прекрасно передает барочную стилистику. Автор произведения, проповедник Францишек Антоний Бетковский, начал с рассуждений о неизбежности и повсеместности смерти вообще, а потом обратился к личности покойного.

Францишек Антоний Бетковский

Вот мертвое тело Валентия Анквича с Пославиц , которого смерть скосила, как траву, в одно мгновение и на виду очей наших выставила. О, смерть неласковая, полная костей, но и полная злостей, по что ты такую подлость, которую веками не искупить, учинила ясновельможной сей семье? Зачем забрала обожаемого мужа, заботливейшего отца, лишила отчизну нашу достойного сенатора, а монахов — несравненного благодетеля, добрейшего господина? В лице одного ясновельможного каштеляна мы все потеряли всё. Здесь и ниже цитаты из произведений приводятся со значительными пропусками

Затем следовало обширное , многословное, изобилующее латинскими цитатами перечисление достоинств покойного и его рода, а также заслуг предков (аж до X века!) Речь заканчивалась прощанием от имени умершего каштеляна с правящим монархом, высокопоставленными светскими и духовными деятелями, женой, детьми и перечисленными поименно гостями.

Катафалк в костеле бернардинцев в Лежайске. Фото: Мельхиор Якубовский

В костеле гроб с телом усопшего ставили на специальное возвышение — катафалк. Прекрасно сохранившийся образец можно увидеть в костеле бернардинцев в Лежайске в Подкарпатском воеводстве. Гроб там устанавливали на опоры в виде золотых черепов , стоявшие, в свою очередь, на черном постаменте, на котором были изображены черепа в княжеской митре, королевской короне, папской тиаре и епископской митре. Катафалки имели самые разные формы, в зависимости от моды. Они не обязательно были черными — об этом свидетельствует известный по акварельному рисунку розовый катафалк Бригитты Чапской, урожденной Дзялыньской (1746—1762), сделанный в стиле рококо и выставленный на похоронах в костеле францисканцев-реформатов в Пакосце (Куявы).

Катафалк мог быть окружен соответствующим богатым декором , нередко принимавшим архитектурные формы.

Это называлось castrum doloris (лат. «обитель скорби»). Единственный известный пример подобной конструкции , сохранившийся до наших дней, — castrum doloris с похорон Яна Кожбок-Лонцкого , установленный затем в качестве балдахина над алтарем в костеле в Лютоме (Великопольское воеводство) и идентифицированный лишь в 2009 году при реставрационных работах. Прочие объекты известны нам по рисункам и графике того периода.

Castrum doloris , ставший балдахином над алтарем в костеле в Лютоме. Источник: polskaniezwykla.pl

Огромное влияние современников оказали погребальные проекты Джованни Баттиста Джизлени (1600—1672) , придворного архитектора королей династии Ваза. Он распространил в Речи Посполитой популярный в римском барокко декор в виде театральных кулис с многочисленными имитациями человеческих костей. Castrum doloris Владислава IV (1648) в Вавельском соборе был увенчан пирамидой из черепов , вносившей мощный ванитативный посыл в аллегорическое и пропагандистское красноречие всего декора в честь покойного монарха. Джизлени спроектировал и хоры для плакальщиков со скелетами вместо колонн и скелетами, держащими свечи.

Castrum doloris Владислава IV. Источник: Музей сэра Джона Соуна

Castrum doloris Анны Екатерины Радзивилл. Источник: Wikipedia

Самым прославленным творцом погребального декора Речи Посполитой XVIII века был иезуит Павел Гижицкий (1692—1762) , известный также своими многочисленными архитектурными проектами. Прекрасным примером его работ может служить castrum doloris Анны Екатерины Радзивилл , урожденной Сангушко, в коллегиальном костеле в Несвиже на территории современной Беларуси — круглое сооружение с куполом , увенчанным фигурой орла, сидящего под самым сводом костела.

Гижицкий отвечал также за декор на похоронах Михала Сервация Вишневецкого (1680—1744) , признанный самым великолепным во всей Речи Посполитой. Михал Серваций был последним представителем крупного рода, из которого происходили, в частности, Иеремия — знаменитый противник восстания Хмельницкого — и король Михаил Корибут. Вдова Михала Сервация, Текла Ружа, урожденная Радзивилл, устроила ему в 1745 году трехдневные похороны в родном Вишневце на Волыни. Местный костел кармелитов украсили дамастом и шелком, развесили там портреты предков, установили прославляющий обелиск с изображением покойного и цитатами из произведений античных авторов, а сверх того возвели 27 временных алтарей, у которых отслужили сотни заупокойных месс. Во время церемонии — в знак того, что род Вишневецких пресекся, — был разбит гербовый щит. Вдова настолько заботилась о великолепии торжеств, что дорогие ткани купила в кредит.

Castrum doloris в Музее Мендзыжеча. Источник: visiton.pl

Сохранилась подробная инструкция , как должны были выглядеть похороны Павла Кароля Сангушко (1680-1750) в костеле капуцинов в Люблине, включая транспортировку тела с места смерти, из Загайцев на Волыни. В ней описаны, например, свечи и факелы, ткани для траурного оформления стен костела и погребальной процессии, а также для нарядов придворных, катафалк, музыканты и пушечные залпы, сопровождение гроба священниками, солдатами, членами религиозных братств и ремесленных цехов. В городах и деревнях по пути следования процессии было велено заказывать панихиды и раздавать милостыню бедным, а уже в самом Люблине «по всем костелам и церквям следует , чтобы на протяжении всей Процессии звон стоял». Составитель инструкции позаботился и о технических деталях: «И так к этому гробу , в котором покоится тело, как и для богатого гроба, следует приспособить по два прочных ремня, дабы проще было вынуть оба гроба с повозки».

Организаторы похорон хорошо понимали , сколь трудная задача — уберечь тело от разложения во время перевозки и торжеств.

В связи с этим было предусмотрено два возможных сценария:  «Ежели тело осталось бы сохранным либо же не издавало бы запаха , можно его выставить в порожней часовне на 3 градусах прикрытым, прежде в той часовне порядок наведши. А ежели изрядно бы испортилось, то лучше после вечерней службы, закрыв храм, опустить в могилу, вынувши из внутреннего гроба, а богатый гроб спрятать до будущих похорон».

Посмотрим еще , как выглядел этот процесс с точки зрения наследника — организатора похорон. Михал Казимеж Радзивилл «Рыбенько» в своем дневнике описал торжества по случаю похорон своего отца, Кароля Станислава, которые проходили в Мире и Несвиже в 1720 году. Вот как писал 18-летний на тот момент магнат:

Михал Казимеж Радзивилл

8 VII [Панихида в Мире] Утром служил его благородие ксендз Пшебендовский , епископ Луцкий, проповедь читал его благородие Черневский, архидьякон белорусский. После службы вынесли тело с великой торжественностью, мы же со всеми родными шли за телом пешком аж за город. Затем тело уместили на повозке для того предуготовленной, при коем умещении полки трижды дали залп. Похоронили же отца вечером в девятом часу следующим образом: шли до самой Радавки аж до фарного Несвижского костела общинники с целого княжества парами, каждый в руке свечу неся, потом цеха и горожане, за ними полк пехоты, за оными шли братства в литургическом облачении, потом отцы бернардинцы, доминиканцы, отцы иезуиты в комжах, затем клир луцкой и виленской диоцезий, а за оными трое апостольских протонотариев, четверо епископов. За ними же повозка шестью конями запряженая, на которой покоилось тело; кони и люди в кармазиновом, шелковом облачении, позумент золотой и саван такоже, двадцати четырех слуг с факелами, также в облачении. За саван же держались мы, идя за повозкой, сперва мы с братьями и сестрами, затем князь Раздивилл, воевода новогродский с сыном Марцином, и так с таким погребальным великолепием прошли мы чрез город. Отцы иезуиты с повозки сняли гробы и сами занеся в костел поставили на катафалке, коий враз с самим костелом весьма дорого и красиво был иллюминирован, и при том полк с пехотой и драгуны трижды дали залп при громкой в замке стрельбе из пушек.

Уникальным элементом погребальной культуры , характерным только для польско-литовской шляхты, был нагробный портрет — изображение покойного, выполненное обычно на металлической пластине, помещавшееся на торце гроба и потому имевшее соответствующую форму. Старейший известный образец такого портрета относится к похоронам короля Стефана Батория, умершего в 1586 году. Происхождение этой формы увековечения не вполне ясно, можно его считать развитием существовавшей во всей Европе традиции изображать умершего, лежащего на ложе или катафалке. Но было важное отличие: портреты представляли человека таким, каким он был при жизни.

Поскольку нагробный портрет призван напоминать скорбящим усопшего , он должен быть реалистичным, неприукрашенным. Именно поэтому дошедшие до нас образцы представляют собой ценнейшую галерею лиц тех, что жили много веков назад.

Больше всего таких портретов сохранилось в Великопольше , а самые обширные коллекции находятся в музее Мендзыжецкой земли в Мендзыжече и в Национальном музее в Познани. Следует подчеркнуть, что нагробный портрет — надконфессиональное явление, общее для католической и протестантской шляхты.

Надгробная хоругвь Павла Дзялыньского. Источник: facebook.com/fundacjadzialynskich

После похорон портрет мог стать элементом надгробия или памятника покойному , как, например, в костеле бернардинцев во Всхове. Так же поступали и с вывешенными над могилой хоругвями. Они были из менее долговечного материала, а потому сохранились до наших дней в небольшом количестве. Одна из наиболее интересных — надгробная хоругвь Павла Дзялыньского (ок. 1594—1643), вывешенная под сводом приходского костела в городе Нове-Място-Любавске.

Вторичное использование нагробных портретов и хоругвей подводит нас к теме дальнейшего увековечения памяти усопших. Забота о душе выражалась в оплате многочисленных месс или же в поручении духовенству — особенно в основанных покойным монастырях — вечно молиться о его спасении.

Мирским выражением памяти служили надгробия , создававшиеся заранее, еще при жизни, или же после смерти — родственниками. В отличие от Средневековья и Ренессанса, когда самые великолепные надгробия устанавливали королям, в эпоху барокко больший интерес представляли памятники членам магнатских родов.

Надгробие в честь Острожских в Тарнове. Источник: Wikipedia

Многие из них устраивали себе усыпальницы в костелах: в криптах погребали останки очередных скончавшихся членов семьи , а внутри храма устанавливали всё более великолепные надгробия. Часть магнатских некрополей сохранилась до наших дней. В их числе следует отметить усыпальницы Радзивиллов в уже упоминавшемся коллегиальном костеле в Несвиже и гигантские, доходящие самых сводов, ренессансные и барочные надгробия в коллегиальном костеле (ныне соборе) в Тарнове, воздвигнутые в честь Тарновских и Острожских.

Особого внимания заслуживает Ян Доброгост Красиньский (1639—1717) , который не отличился в политической деятельности, зато прославился как один из важнейших покровителей искусства барокко. Красиньский был похоронен в основанном им костеле францисканцев-реформатов в Венгруве (Подлясье). Изготовленное еще при его жизни надгробие было помещено над входом в ризницу — таким образом оно выполняло функцию символических врат смерти.

Надгробие Доброгоста Красиньского в Венгруве. Фото: Мельхиор Якубовский

Над бюстом покойного находится большой медальон , который держит на резной ленте группа путти. Путти — фигура маленького мальчика в искусстве Ренессанса, барокко и рококо Расположенная на медальоне барельефная композиция содержит полный репертуар погребальных иконографических мотивов. Прославление покойного и элементы вооружения (т.н. паноплия) сочетается в ней с ванитативными мотивами , символикой бренности (скелет, песочные часы, угасшие факелы, сломанная колонна) и даже отсылками к апокалипсису (треснувший глобус, из которого выходит дым, и ангел, трубящий в трубу). Вместе с тем, композиция содержит в себе и красноречивую барочную концепцию: скелет-смерть стреляет из лука в ворона — эту птицу можно увидеть на гербе семьи Красиньских, носящем название Слеповрон. Образ завершают фигуры по бокам медальона: Хронос (греческий бог времени) и персонификации Фортуны и Доблести.

Погребением в Венгруве Красиньский подчеркнул исключительную важность этого города , который он «возвратил» католицизму, выкупив у протестантской линии Радзивиллов. При этом он нарушил семейную традицию захоронений в костеле в Красном на севере Мазовии. Впрочем, в Красном покоятся останки двух его жен, для которых Красиньский заказал абсолютно уникальное общее надгробие (частично сохранившееся), где они изображены лежащими в ночных рубашках.

Надгробие двух жен Доброгоста Красиньского в Красном. Фото: Мельхиор Якубовский

Общим композиционным элементом ряда упомянутых выше надгробий является смерть в образе скелета. Смерть могла служить и основным иконографическим мотивом. Эту тему довольно интересно обыграли создатели мемориальных плит варминьских каноников Яна Шольца и Станислава Буженьского (оба скончались в 1692 году) в соборе Фромборка.

На плитах изображен так называемый скорбящий скелет — погруженный в размышления , опирающийся рукой о песочные часы, символ течения времени.

Мемориальная плита Станислава Буженьского в соборе Фромборка. Фото: Мельхиор Якубовский

При оформлении некрополя гордыня могла принимать и вид смирения. Пример тому — захоронение Михала Казимежа Паца (1624—1682) в основанном им костеле Святых Петра и Павла в Вильнюсском Анаткалнисе (Антоколе). Прославление рода выражалось двусмысленной латинской надписью на фасаде: Regina Pacis Funda nos in pace (Царица мира , укрепи нас в мире), в которой использовалась игра слов между фамилией Pac и словом «мир» (лат. pax , в родительном падеже pacis). С богатым архитектурным декором храма контрастировала могила его основателя — простая плита, специально расположенная на пороге, чтобы ее попирали ногами, с надписью: Hic iacet peccator (Здесь лежит грешник). Но кем был этот грешник , знали все, а потому и унижение покойного можно считать формой возвышения.

Последние годы XVIII века положили конец пышности шляхетских похорон. Речь Посполитая Обоих Народов прекратила свое существование , а вместе с ней постепенно отошло в прошлое привилегированное положение и особая культура польско-литовской знати.

Но еще более важными представляются крупные цивилизационные перемены. Эпоха Просвещения принесла с собой искусство классицизма. На смену барочной парадности , пафосу и изысканным концепциям пришло стремление к элегантной простоте и строгости. Культура европейской элиты претерпела невиданную дотоле унификацию. Польская аристократия теперь жила по французским канонам, господствовавшим повсеместно, от России до Португалии. Колоритные обычаи былых похорон вышли из моды.

Гроб с телом Пилсудского во время траурных мероприятий на Мокотовском поле в Варшаве , 1935 год. Источник: Wikipedia

Это , впрочем, не означает, что похороны и надгробия утратили свое значение. В XIX веке по-прежнему изготавливали великолепные катафалки, использовавшиеся во время масштабных погребальных церемоний. Да и в XX веке тоже случались исключительно роскошные похороны — например, траурные торжества после смерти маршала Юзефа Пилсудского в 1935 году. На кладбищах XIX и XX веков можно увидеть немало величественных и интересных надгробий. Формы поминовения усопших изменились , но потребность в памяти неизменна.

Перевод Елены Барзовой , Гаянэ Мурадян и Валентины Чубаровой

Статья в значительной степени основана на книге J. Chrościcki , Pompa funebris. Z dziejów kultury staropolskiej, Warszawa 1974