Виктор Ерофеев: Я исполнил заветную мечту Ярузельского

Close

Евгений Климакин: 1989 был для вас годом успеха. Книга «Русская красавица» сначала пролежала пять лет в столе, но в конце 80-х стала бестселлером в западной Европе.

Виктор Ерофеев: Да, эта книга во всех отношениях перевернула мою жизнь. До 1989 года я был человеком-проблемой, писал сам для себя, а «Русская красавица», став одной из важнейших книг десятилетия, подняла меня до небес.

ЕК: С этих небес мирная революция, которая в 1989 году проходила в Польше, была заметна?

ВЕ: Конечно. Как я мог не следить за этим? Ведь моя первая жена была полькой. Польский мир присутствовал и продолжает присутствовать в моей жизни.

ЕК: 30 лет назад в Польше прошли первые частично свободные выборы. Как кремлевские власти к ним относились?

ВЕ: Положительно. Михаил Горбачев тогда ведь уже был у власти, он хотел разрушить систему. У меня, кстати, был интересный случай, связанный с Войцехом Ярузельским. В начале 2000-х я участвовал в культурном конгрессе в Лионе. Однажды вечером я вошел в ресторан и увидел Ярузельского с Адамом Михником, которые сидели за одним столом и разговаривали. Коммунистический лидер и репрессированный им оппозиционер нашли общий язык. Я не мог поверить своим глазам! Я подумал тогда, что диалог возможен даже между врагами. Когда я подошел, Ярузельский признался, что его дочь очень любит мои книжки и пригласил меня на ужин в Варшаву.

ЕК: Ужин состоялся?

ВЕ: Да. Мы встретились в доме его дочери. Ели, выпивали...

ЕК: Что пили, о чем разговаривали?

ВЕ: Вино, но в меру. Генерал оправдывался за военное положение, которое он ввел в Польше в 1981 году. Говорил, что на него давили кремлевские генералы и он боялся ввода советских войск, войны.

ЕК: Вы тоже считаете, что СССР мог напасть?

ВЕ: У нас нет всей информации, никто никогда не скажет наверняка, что могло бы произойти. Многие историки утверждают, что СССР не собирался вводить войска. Думаю, Ярузельскому не надо было так жестоко обходиться с собственным народом. Военное положение — чудовищное событие. Все люди моего круга тогда не понимали, зачем он это сделал. Я уверен, что целесообразность введения военного положения будет оспариваться до конца истории.

ЕК: О чем еще вы разговаривали?

ВЕ: Генерал признался, что он мечтает поговорить с Горбачевым. Я сказал: «Мы с Горбачевым в очень хороших отношениях, я могу прямо сейчас ему позвонить». Набираю Михаила Сергеевича, он поднимает трубку, а там — какой-то жуткий шум. «Витя, я в ночном клубе в Амстердаме», — говорит Горбачев. «Какой же вы молодец! Здорово! А я тут сижу с генералом Ярузельским, который очень хочет сказать вам пару слов». У генерала, когда он брал трубку, дрожала рука. Он был так взволнован!

ЕК: Можно спросить, о чем был телефонный разговор?

ВЕ: Ярузельский сказал Горбачеву, что тот изменил весь мир, что он великий человек. В общем, какие-то банальные фразы. Но было видно, что для него огромное счастье разговаривать с Михаилом Сергеевичем. Так я исполнил заветную мечту Ярузельского.

Виктор Ерофеев. Варшава, 2019. Фото: Юрий Друг / CPRDiP

ЕК: С Горбачевым продолжаете общаться?

ВЕ: Да, я был на его 85-летии, мы долго говорили. Горбачев действительно изменил мир, а Ярузельский оказался человеком, который согласился на это изменение. Благодаря этому мы и пришли в 1989 год.

ЕК: Что вы думаете о Ярузельском?

ВЕ: Сложная фигура. Знаете, когда человек занимается политикой, он всегда попадает в ловушку. В политике ведь необходимо кривить душой. В алтайской народной мифологии есть любопытный сюжет. Алтайцы считают, что человеческое тело создал Бог, а душу — дьявол. Когда у них спрашиваешь: «Почему?», они отвечают: «Но у вас же есть выражение “кривить душой”. Телом-то не кривишь». Ярузельский не мог не кривить душой, вот и попал в ловушку времени, обстоятельств, политической ситуации.

ЕК: Вы знакомы с Лехом Валенсой?

ВЕ: Нет. Однажды на юбилее «Солидарности» я буквально немного с ним разминулся. Зато тогда в Гданьске я пообщался с Дональдом Туском. Он сказал, что его жена любит мои книжки. Это так забавно! Мужчины всегда говорят: «Моя жена или моя дочь любит ваши книги». Всегда! Диктаторы, либералы — все. Сами почему-то стесняются сказать, что они их читали.

ЕК: Валенса — герой?

ВЕ: В конце прошлого века он был героем. В Валенсе мы видели человека из народа, который осуществляет мечты и желания всех свободно мыслящих людей. Оказалось, что не всё так глобально. Как мы знаем, на него пали разные подозрения, и не все надежды он оправдал. Он очень яркий, колоритный персонаж, это хорошо показал Анджей Вайда в одном из своих последних фильмов «Человек надежды». Проблема в том, что мало кто проходил такой путь — от социализма к свободному обществу и нормальной экономике, в каждой стране политики делали ошибки. Валенса не мог их не допустить. В этом смысле Валенса не только «человек надежды», но и «человек ошибки».

Виктор Ерофеев. Варшава, 2019. Фото: Юрий Друг / CPRDiP

ЕК: В чем феномен «Солидарности»?

ВЕ: В 70-80-х я ездил в Польшу по 3-4 раза в год. У меня было ощущение, что в СССР можно поговорить с 5% населения, а 95% — это ничего не понимающие, сбитые с толку люди. В Польше же понимающих было намного больше. В этом «бульоне» думающих людей и появилась «Солидарность», из этого пламени, энергии она и родилась. Польша была готова к переменам. В этой среде не мог не родиться сначала Комитет защиты рабочих, а потом и легендарный профсоюз, который изменил ход истории. Польша стояла на витрине, была зеркалом Европы. Она очень отличалась от других стран.

ЕК: Чем?

ВЕ: Мы в СССР интересовались Америкой, Францией, но к Польше у нас было особое отношение — как к близкому, но сильно отличающемуся от нас соседу. Благодаря Польше мы понимали, что можно быть социалистом и при этом печатать Кафку, Джойса. Вообще режим шел Польше как корове седло. Поляки придумывали анекдоты о коммунистах, писали песни сопротивления... Они отличались невероятной внутренней свободой. Советская молодежь, конечно, тоже не была такой, как ее изображали. В период, когда «секса не было», мы им активно занимались, ходили в сауны, пили и гуляли. Но это не была свобода. Это было выражение своей личной жизни — поработал, а потом отдохнул как захотел. Поляки же были именно свободными. Жаль, что это куда-то исчезло. Признаюсь, прежняя Польша была мне ближе, чем сегодняшняя. На место юмора пришел пафос, место романтической любви к своей стране занял нарочитый патриотизм. Мне также не нравится снисходительное отношение поляков к другим народам, которое я вижу сегодня.

Виктор Ерофеев. Варшава, 2019. Фото: Юрий Друг / CPRDiP

ЕК: На выборах 1989 года проголосовало 62% поляков. Историк Антоний Дудек считает, что это был своего рода каминг-аут т.н. номинальных граждан — тех, кому все равно, кто ими правит.

ВЕ: Это поху...сты.

ЕК: В «Энциклопедии русской души» этим словом вы характеризуете отношение граждан бывшего СССР к окружающей их действительности.

ВЕ: Да. Парадоксально, что именно благодаря свободе поху...сты смогли не ходить на выборы. Коммунистов они боялись и вынуждены были «правильно» голосовать. Свобода же, героизм оппозиционеров позволил им плевать на выборы. Успокою вас, 4 поху...ста из 10 граждан в Польше — это не такой уже и плохой показатель. Думаю, что в России их 85-90%. Сейчас они голосуют за власть, проявляют казенную инициативу, делают вид, что они патриоты, но на самом деле им на все наплевать. Поху...зм — одна из главных трагедий нашего общества.

ЕК: Чем Польша отличается от России?

ВЕ: Вы любите слоеный торт «Наполеон»?

ЕК: Да.

ВЕ: В прошлом веке польский «Наполеон» не успел пропитаться вредными жирами коммунизма. Наш, к сожалению, сильно пропитался горечью. В моем первом письме родителям, отправленном в 1969 году из Польши, я писал: «Варшава больше похожа на Париж, чем на Москву. Она бедная, но люди здесь живут по-другому». Это письмо с ощущениями 21-летнего юноши Вити говорит больше, чем сегодняшние умозаключения 71-летнего писателя Виктора Ерофеева. Кстати, это письмо можно как-то опубликовать у вас на портале.

Close