Название Villa la Fleur придумала моя жена. Это своего рода парафраз моей фамилии Рёфлер швейцарского происхождения. А еще fleur — «цветок» по-французски. То есть: вилла «Цветок» , роскошное здание, где я разместил картины, скульптуры, рисунки и графику из своих коллекций.
Сейчас у меня много картин , но когда я был ребенком, у нас дома не было ни одного произведения искусства. Мои родители — варшавяне, участники Варшавского восстания , сражавшиеся в батальоне «Зоська». Они выжили в те тяжелые годы, но потеряли все.
Построив свой первый дом , под Варшавой, в Анине, я стал думать, как его украсить. Это были лихие 90-е , начало перемен, падение коммунистического режима. Стали появляться аукционные дома, активизировалась торговля живописью. Так началась моя коллекционерская история. Я начинал с того, что скупал картины Ежи и Войцеха Коссаков. Охотничьи сцены на них тематически перекликались с моим детством — отец часто брал меня с собой на охоту. Первые полотна я покупал в краковских аукционных домах, затем они стали присылать мне каталоги. Постепенно я начал погружаться в мир живописи.
В 90-е годы у меня была крупная фабрика по пошиву одежды на экспорт. Мы сотрудничали в основном с голландцами , немцами, французами. Поэтому я часто ездил в командировки, в частности, в Париж и там заинтересовался Парижской школой, École de Paris.
Торговцы произведениями искусства начали привозить из Франции в Польшу картины живописцев польского происхождения — в начале ХХ века туда уехало около двухсот художников. Во время поездок во Францию я ходил по музеям и аукционам и увидел , что на месте можно купить картины за половину той цены, которую предлагали в Варшаве. Как говорится — я втянулся. Коллекционерство — это своего рода зависимость.
По мере того , как я покупал новые картины, пополнялись мои знания об искусстве. Я начал различать, какие картины лучше, а какие послабее, научился их выбирать. Те, что послабее, продаю сразу, а вместо них покупаю лучшие.
В свое время я узнал об одном из крупнейших коллекционеров Парижской школы — Оскаре Гезе. Он купил роскошную виллу в самом центре Женевы и назвал ее , как знаменитый парижский музей — Petit Palais (Малый дворец). В музее Оскар разместил свою гигантскую коллекцию (в какой-то период она насчитывала двадцать тысяч полотен), организовывал выставки, издавал книги.
Я бывал в этом музее много раз , даже купил у них немного картин. А теперь Villa La Fleur сотрудничает с Petit Palais. Сын Оскара Геза, Клод приезжал ко мне лет двенадцать назад и рассказывал о своем отце: «Марек , он был одержимым: все, что у него было, потратил на картины». А я говорю: «Знаешь , Клод, кажется, ты ничего не потерял — ведь среди них были Модильяни, Пикассо, которые теперь стоят целое состояние».
Концепция частного музея Оскара Геза мне очень понравилась. Я живу в Констанцине , и из окон своего дома смотрел на полуразрушенное здание, построенное в 1906 году. В нем тогда оставалось около десяти жильцов, и в 2007 году я купил здание.
К тому времени моя коллекция уже так разрослась , что картинам не хватало места. Они были повсюду: в офисе, дома, на складах, в подвалах. И возникла идея: устроить дом, в котором поселятся картины. За два года я отремонтировал купленное здание, обставил его аутентичной мебелью 20-х годов прошлого столетия, украсил всякими безделушками того же периода: ведь, помимо картин, я коллекционирую мебель эпохи ар-деко, скульптуры, вазы, лампы. И мне было важно, чтобы ценные полотна жили в интерьере времен Парижской школы, находились примерно в таком окружении, как и сто лет назад.
Сперва я решил , что здание будет служить семье: для дружеских встреч, небольших корпоративных собраний. Но впоследствии моя коллекция достигла уже настолько высокого художественного уровня, что я взял на работу искусствоведа Артура Винярского, нынешнего директора музея. Он упорядочил коллекцию, все профессионально описал. Мы потихоньку начали организовывать выставки. В 2009 году музей стал открытым.
Теперь Villa La Fleur состоит из двух выставочных зданий. Второе я купил в 2018 году и два с половиной года его ремонтировал. В мае 2022 года , в Ночь музеев, мы открыли второе здание виллы.
Сейчас в моей коллекции собраны работы более ста художников. Кроме чисто польских художников , есть также те, кто родился в польских домах на территории современной Украины, Литвы, Беларуси, Венгрии, России. Вся польская диаспора Центрально-Восточной Европы. 70–80 % из них — еврейского происхождения. То есть основу моей коллекции составляют произведения польских и еврейских художников , связанных с École de Paris. На виллах можно увидеть живопись важнейших польских мастеров «парижской школы» — Моисея Кислинга и Мелы Мутер, а также Эугениуша Зака, Анри Хайдена, Анри Эпштейна, Мауриция Менджицкого, Шимона Мондштайна, Владислава Слевинского, Юзефа Панкевича, Алиции Галицкой, Тамары Лемпицкой и других.
Почему именно Парижская школа? В 20-е годы XIX века девяносто процентов искусства всех видов создавалось в Париже. И потому все ехали сюда , как в Мекку. Тогда в Париж ежедневно прибывало по десять трансатлантических пароходов, на каждом — по несколько тысяч американцев, неимоверно богатых. Это были эмигранты, когда-то переселившиеся в Штаты. Теперь они приезжали в старую Европу и скупали мебель, картины, скульптуры… Это был гигантский рынок сбыта. Вот потому-то художники с территорий современных Польши, Украины, Беларуси ехали в Париж.
Мне лично очень нравится кубизм и ар-деко. Одна из моих любимых и самых выдающихся картин в моей коллекции — работа Анри Хайдена «Шахматисты». В центре художник поместил себя. Рядом с ним — Леопольд Зборовский , польский поэт из Кракова, родившийся в Залещиках, а впоследствии ставший маршаном Модильяни.
У меня есть четыре рисунка Модильяни и его скульптуры , которые были отлиты уже посмертно. Рисунки Модильяни мне еще по карману, а вот картины маслом стоят миллионы, потому что художник умер молодым и успел создать мало работ. Помню, как я шесть лет назад рассматривал одну из его картин в Нью-Йорке — большое полотно лежащей обнаженной женщины с бездонными глазами. Его продали за 180 миллионов долларов.
Музей часто организовывает выставки. Вот в марте 2023 года мы закрыли выставку Тамары Лемпицкой: 27 картин из 90 были из коллекции Villa La Fleur. Это мероприятие мы готовили два года , но пандемия коронавируса все застопорила. В организации мне помогала правнучка Тамары Мариса, лыжница, которая живет в Штатах.
Выставка должна была приобрести еще больший размах. В январе 2022 года я договорился с несколькими частными американскими музеями , что они предоставят нам свои картины Лемпицкой.
Но уже через месяц они отказались: началось большое российское вторжение в Украину , и американцы не хотели рисковать. Французские музеи с удовольствием одолжили нам Лемпицкую, но они в Европе и понимают, что война идет только на территории Украины. А с точки зрения отдаленной Америки, военные действия проходят слишком близко к Польше, чтобы отправлять туда художественные произведения мировой славы.
У нас в музее представлены скульптуры авторства Яна Ламберта-Руцкого , Йожефа Чаки, Болеслава Бегаса, Ксаверия Дуниковского и Августа Замойского, братьев Мартель, Парпана и других. Есть и работы представителей Закопанской школы. Художественное направление, связанное с деревянной скульптурой, которую в 20–30 годах XX века создавали ученики Школы деревянного промысла в Закопане под руководством таких мастеров как Кароль Стрыенский, Владислав Скочиляс, Роман Ольшовский.
Отдельного внимания заслуживает сад скульптур — моя гордость. На концепцию такого сада меня вдохновил пример фонда Maeght в Сен-Поль-де-Ванс на юге Франции , знаменитом, в частности, тем, что там похоронен Марк Шагал. Когда-то Сен-Поль-де-Ванс был Меккой художников — они ездили туда на пленэры и в многочисленные художественные галереи. Сейчас там находится музей частного фонда Maeght и большой парк со скульптурами. Я впервые такое увидел.
Выставлять крупноформатные скульптуры в небольших помещениях довольно сложно. А под открытым небом много пространства. Кроме того , мне было важно художественно задействовать сад между виллами. Конечно, при его создании помогали архитекторы, но в целом это моя концепция, воплощенная в жизнь.
Авторы скульптур не могли себе позволить отливки из бронзы. Они работали в дереве , а позже, когда становились знаменитыми, их семьи или маршаны брали этот гипс и отливали из него скульптуры в бронзе. Можно отлить порядка двенадцати штук, которые приравниваются к оригиналам. Большинство скульптур, которые есть у меня — оригинальные, с необходимыми сертификатами, но отлиты уже после смерти художников.
А еще в моей коллекции есть скульптура знаменитого украинского художника Александра Архипенко. Когда эта страшная война закончится , я хочу поехать в Украину и посетить украинские художественные галереи.
В настоящее время я профессионально занимаюсь строительством , и у нас на стройках много лет работают украинцы. Ремонтировать обе виллы тоже помогали украинцы, прекрасные профессионалы. Потом несколько лучших я нанял на постоянную работу — и в охрану, и на ремонтные работы, и гидами. Сейчас можно сказать, что большинство сотрудников музея — из Украины. Например, у нас на рецепции работает молодой парень, Пётрек из Коломыи, а его девушка играет для посетителей на скрипке.
Когда началась полномасштабная агрессия РФ , я связался с украинцами, которые приехали в Констанцин, чтобы поддержать их и дать им работу. С февраля 2022 года мы бесплатно предоставили сотне украинцев почти сорок квартир в Варшаве. И оказывали много другой помощи. В целом, мне кажется, Польша хорошо сдала экзамен на человечность.
Я не думал , что в XXI веке возможна такая страшная война. Я родился в 1952 году, то есть после Второй мировой. И в течение всей моей юности дома велись разговоры о войне. И мама всегда повторяла: «Марек , зачем ты все это строишь, покупаешь, собираешь? Ведь это все бессмысленно…» Потому что все , что у них с папой было — квартиру, памятные вещи, фотографии и вообще город, — они потеряли в Варшавском восстании. И мама повторяла: «Марек , эти материальные вещи не представляют никакой ценности. Придет война и все заберет». Я отвечал: «Мама , о чем ты, какая война?» А теперь вот она , война, так близко.
Я до сих пор работаю , хотя мне уже 70 лет. Потому что постоянно не хватает денег на все мои художественные идеи. И 60–70 % своего времени я посвящаю музею. В течение года участвую в нескольких сотнях аукционов. Признаюсь, что в музее представлены только лучшие картины из моей коллекции — у меня дома и в офисе все стены тоже увешаны живописью. Конечно же, я мог бы держать картины, вошедшие в музейную экспозицию, где-то у себя на складе, тщательно упакованными. Но кому это нужно? Никто их не увидит, даже я. Мне очень приятно, что теперь люди могут их смотреть в хороших условиях, при качественном освещении.
Конечно , поначалу я не планировал делать Villa La Fleur открытым музеем и задумывал ее как дом для моих полотен, где, извлеченные с французских чердаков и отреставрированные, они найдут свое новое место и будут радовать глаз. Мне было важно дать им новую жизнь. Но сейчас, приходя на Villa La Fleur и наблюдая здесь толпы посетителей — а это примерно двадцать тысяч человек ежемесячно, — я очень горжусь. Да, мне удалось дать этим картинам и виллам новую яркую жизнь.
Записала Наталя Ткачик , перевод Сергея Лукина