«А я уверен , что насобираю материал на дело и посажу вас», — заявил мне следователь КНБ Казахстана на одном из допросов, когда я уходил в глухую несознанку. Впрочем, мы много беседовали со следователем за рамками допроса. О будущем страны, о политических взглядах, о чести, в том числе офицерской. Он считал, что она по-прежнему существует, а я говорил, что с тех пор, как Комитет национальной безопасности стал больше защищать интересы Назарбаева, чем государства, говорить о чести нет смысла.
Это было в Алматы десять лет назад — в январе 2012-го меня задержали и поместили в СИЗО по обвинению в призывах к свержению власти.
Был бы человек , а дело найдется
Все мое преступление заключалось в том , что я был главным редактором газеты «Взгляд», писавшей правду о событиях в Жанаозене. Тогда, в декабре 2011 года, власти расстреляли там безоружных людей, которые больше семи месяцев продолжали забастовку, требуя перерасчета зарплат и возврата нагло украденных у них денег. И вот 16 декабря, в День Независимости, полиция открыла огонь. Потом госпропаганда пыталась подать это как правомерные действия силовиков, направленные на усмирение вооруженных мародеров. Но в действительности все было не так. И в итоге правда вышла наружу.
Все повторяется. И сегодняшние протесты начались именно в Жанаозене — городе , где суровые нефтяники за десять лет с момента трагедии так и не дождались обещанного улучшения жизни. Но теперь пожар протеста захватил всю страну. Классика жанра — можно недолго обманывать весь народ, можно долго обманывать часть народа, но невозможно долго обманывать весь народ. Хотя, судя по тому, что заявляет президент Токаев, власть наступает на те же грабли: опять находит врагов за границей, опять фантазирует насчет террористов и бандитов и опять не хочет искать виноватых внутри себя — среди тех, кто строил систему коррупции, кто выкосил под корень независимые СМИ и политические партии, кто уничтожал саму возможность работы оппозиции в правовом поле.
Не получить пять лет строгача , а выйти на свободу через два месяца мне удалось чудом, благодаря стечению обстоятельств. Реакция Евросоюза на события в Казахстане заставила власти предпринимать какие-то шаги. Тогда они заключали новый десятилетний договор об экономическом сотрудничестве с ЕС, а накануне вышла резолюция Европарламента по Казахстану, и одним из ее пунктов было требование освободить меня и других политических заключенных.
Власти согласились освободить меня как журналиста , ведь на арест журналиста Европа реагировала наиболее болезненно. Выгоняли меня из СИЗО еще быстрее, чем я туда попал.
Следователю каждые десять минут звонили и спрашивали — не вышел ли я на свободу. Он судорожно оформлял бумаги , бормоча, что в его практике такое впервые. Из Астаны в Брюссель рапортовали, что Винявский уже покинул СИЗО.
Я действительно покинул его , а вскоре и страну, поскольку мне недвусмысленно намекнули, что система такого не прощает. Через два месяца после выхода на свободу я уехал в Польшу. Почему же именно туда?
Польша. Первое знакомство
Впервые в Варшаву я приехал в 2010 году на ежегодную конференцию ОБСЕ по правам человека. Тогда я жил в Алматы , возглавлял газету «Взгляд», которая из-за критики властей постоянно подвергалась жесткому прессингу. Нас заваливали исками, налоговыми проверками, мы постоянно были на контроле у спецслужб. И вот в сентябре я выбрался на это международное мероприятие: рассказать о том, кому в Казахстане жить хорошо, а кому не очень.
Варшава мне понравилась сразу. До этого из европейских столиц я был в Москве , Лондоне, Брюсселе, Стокгольме и Париже, но именно в Варшаве у меня появилось ощущение, что я смог бы здесь жить. До этой поездки я имел очень смутное представление о Польше и даже консультировался со своим знакомым, который там был, — мол, можно ли там говорить на улицах по-русски без опасения быть побитым? Ведь я слышал, что поляки страшные русофобы.
Вернувшись домой , я решил больше узнать о Польше, у меня даже появилась мысль, например, писать в этой стране докторскую — заняться наукой. Через год, летом 2011-го, я взял отпуск и отправился в Люблин на месячные курсы польского языка при Католическом университете. В город я влюбился сразу по ряду причин. Он примерно такого же размера, как мой родной Семипалатинск (ныне Семей) — около 300 тысяч жителей, — а значит, там мне было легко адаптироваться. Он очень зеленый, а главное, в нем много старых домов и вообще истории, что приводило меня в дикий восторг. Кроме того, мне интересна история Второй мировой войны, а Люблин — живой ее свидетель: на территории города располагался концентрационный лагерь Майданек. В музее, открытом на его месте, я за десять лет жизни в Польше побывал уже четыре раза.
Польский давался мне легко. За две недели до поездки я начал самостоятельно изучать грамматику , слушать польские песни (и подсел на Lady Pank), смотреть фильмы. До сих пор моей любимой комедией, с которой я начал учить польский, остается «День психа» (Dzień Świra). Это , по-моему, Польша w pigułce. W pigułce (дословно «в пилюле») — квинтэссенция, все самое главное, что надо знать о чем-то.
Когда я приехал на курсы , меня зачислили в группу не нулевого уровня, а первого, где французы и англичане, учившие польский уже несколько месяцев, испытали шок, узнав, что я начал учить его пару недель назад. Но это и понятно: польский нам все же ближе, чем англосаксам.
Я продолжил учить язык самостоятельно. Я погрузился в него максимально возможно — постоянно слушал аудиокниги , музыку, читал книги, смотрел кино.
Я пересмотрел столько польских фильмов , что могу цитировать фразы к месту не хуже любого поляка , а в актерах разбираюсь иногда даже лучше. Я прочитал множество книг по истории, правда, в основном XX века и темы войны и Холокоста , но зато могу даже экскурсии по Варшаве водить. И, кстати, с удовольствием сам хожу на польские экскурсии по городу. У меня есть моя Варшава — уголки , которые я люблю посещать.
Направление — Польша
Так что когда весной 2012 года мне пришлось покидать Казахстан , вопроса, куда ехать, уже не возникало — в Польшу. Сперва в Варшаву отправился я, через два месяца приехала жена с детьми.
Сначала я работал дистанционно с Казахстаном , но вскоре власти страны окончательно уничтожили наше издание, которое я создал с нуля в 2007 году. Нам удалось продать дом в Алматы (правда, потеряв на продаже порядка 20 % стоимости) и купить квартиру в Варшаве. Какое-то время мы проедали запасы, пытались открыть свое дело. Моя жена по профессии визажист, поэтому в какой-то момент я купил салон красоты, но меньше чем через год продал его, поняв, что этот бизнес совсем не для меня, а супруга как менеджер его не потянет.
В 2016 году меня пригласили на телеканал «Белсат» , который вещает на белорусском языке из Варшавы, — развивать первый русскоязычный информационный проект. Там я и тружусь по сей день редактором и ведущим программы «Вот так». Это информационный проект о событиях в Беларуси, Украине, России, Казахстане и других странах постсоветского пространства. И сейчас, когда внимание приковано к событиям в Казахстане, только на нашем канале на Youtube информационные выпуски и материалы об этой стране менее чем за неделю посмотрели более пяти миллионов человек!
Кроме того , я участвую в бизнес-проекте, которым владеет мой друг. Это промышленный объект, годовые обороты которого исчисляются миллионами евро. Благодаря этому я начинаю иметь не только теоретическое, но и практическое представление о польской экономической системе, да и вообще о том, как функционирует средний бизнес.
Мифы и реальность
Наши взгляды на мир сотканы из мифов , иллюзий и опыта. Чаще мифы и иллюзии мы обретаем раньше, чем опыт, и они укореняются сильнее.
Как я уже говорил , я впервые приехал в страну, ожидая русофобских настроений, однако сразу начал встречать людей, которые с удовольствием сообщали, что когда-то учили русский, пытались вспомнить какие-то фразы и стихи.
Узнавая , что я из Казахстана, кто-то говорил о том, что туда ссылали поляков и они там обрели второй дом, хоть и не по своей воле. Миф о недружелюбности поляков быстро исчез из моего сознания и скажу честно, что за почти десять лет жизни в Польше (ровно десять отмечу в начале мая) я лично ни разу не столкнулся с неприязнью на национальной почве.
Второй миф , в который я по наивности верил, — монолитность польского народа. В действительности народ сплочен, когда наступает внешняя угроза, но, когда жизнь протекает мирно, поляков разрывает от внутренних противоречий. Самая затяжная война, которую они ведут, — это война с самими собой. Возможно, поэтому исторически так складывалось, что пока они воевали друг с другом, враг подбирался так близко, что было поздно ему противостоять.
Миф же у меня такой сложился еще до приезда в Польшу , и причиной тому была польская «Солидарность». Еще из программы «Новости» в детстве я помнил слова «Солидарность» , «Лех Валенса» и мне казалось , что свалившие совок поляки представляют собой монолитную глыбу сторонников свободных демократических убеждений. Каково же было мое разочарование (простите мою детскую наивность), когда уже здесь я начал узнавать, что не все солидарны с «Солидарностью», что символ свободной Польши Валенса для многих является посмешищем, эдаким деревенским простаком и что часть поляков времена ПНР вспоминает с ностальгией, как и у нас тоскуют по СССР. Конечно, это большей частью старшее поколение. Правда, если сейчас в некоторых странах бывшего СССР тренд на ностальгию есть и среди молодежи, которая при совке никогда не жила, то здесь она все же смотрит на Запад и по возможности уезжает туда.
Вообще , несмотря на, казалось бы, недетский возраст (все же я прибыл в Польшу почти 36-летним), первое время я чувствовал себя как Элли в Изумрудном городе, только вместо зеленых очков носил розовые. Некоторые знакомые поляки даже удивлялись, насколько я идеализирую все, что вижу, говоря, что они хотели бы жить в такой Польше, в какой живу я. Отчасти это объяснялось тем, что я приехал из страны, где было намного меньше прав и свобод: именно это меня волновало и касалось в первую очередь, а для местного населения свобода стало обыденностью, ведь все познается в сравнении. Экономически Польша тоже выгодно отличается от Казахстана: хоть она и бедна ресурсами на фоне моей родины, отличие к лучшему сразу бросалось в глаза.
Конечно , через какое-то время я, как и местные, начал замечать минусы и недостатки. К хорошему привыкаешь быстро, и я уже, как настоящий поляк, ругаю медицину, недоволен системой школьного образования, меня раздражает бюрократия, хотя даже она имеет очевидные преимущества перед казахстанской.
Возвращение домой
С 2012 годя я ни разу не был в Казахстане. Ведь я до сих пор не уверен , что меня не арестуют прямо в аэропорту, сразу же по прибытии. Там остались мои родители, с которыми я держу связь по интернету (правда, в связи с беспорядками у меня не было с ними связи почти неделю: контакт пропал 5 января, после чего первый раз нам удалось поговорить только 10-го).
Мама несколько раз приезжала к нам в гости , и ей очень понравилась Варшава. Она рада, что ее внучки растут в таких условиях. И я тоже этому рад.
Мне нравится , что мои дети тусуются в Старом городе, а не на пустырях, огороженных серыми панельками, как это делал я в подростковом возрасте. Я рад, что дал им совсем другие возможности, чем были у меня. Они чувствуют себя здесь свободно.
А стал ли я тут своим на сто процентов? Нет , и не стану. И я это прекрасно понимаю. И за десять лет я изрядно устал от вопросов «а почему Польша?», «а как там у вас?», «а почему ты не похож на казаха?» (это если я попаду на поляка, который знает, как выглядят казахи, но уровень его осведомленности о Казахстане не позволяет допустить, что там могут жить не только они). Но я научился ценить то, что имею, и поэтому мне нравится Польша. Я верю в то, что эта страна, как бы ее ни потряхивало, идет в правильном направлении. Польская демократия находится в подростковом возрасте: у нее играют гормоны, ее штормит. Но она повзрослеет, обязательно повзрослеет, и я хочу это видеть и ощущать.
А Варшава , несмотря на то, что я объездил уже почти всю Польшу и побывал еще в паре десятков европейских городов, все равно остается моим любимым городом. Я люблю ее за разнородность, за историю, за то, как она динамично развивается. Откуда бы я не возвращался, я всегда с удовольствием ощущаю, что возвращаюсь домой.
Ностальгия? Нет , не слышал
В те дни , когда у меня не было контакта с родителями, я переживал и надеялся, что у них все в порядке, что есть продукты и наличные деньги, потому что в Казахстане не работали банки, не было интернета и возможности осуществлять платежи по картам. Единственное, что власти все эти годы делали успешно, — готовились к подобным ситуациям. Принимали законы, позволяющие моментально отключать все виды связи и стрелять в людей без предупреждения. Тратили миллионы долларов на спецтехнику и спецсредства. И вот они это успешно осуществили, отключив все что можно — мобильную связь, стационарную, интернет. Заблокировали доступ к электронным СМИ и вообще внешнему миру.
Поляки часто спрашивают меня , скучаю ли я по Казахстану? Я честно отвечаю, что нет.
Я прекрасно понимал , куда идет эта страна, отдавал себе отчет, что рано или поздно произойдет именно то, что произошло. А то, что произошло, еще не закончилось. Все только начинается. Впереди клановые войны, борьба за власть, перераспределение капиталов. Вся назарбаевская стабильность держалась на нем. Теперь система уходит в разнос. Впереди массовые аресты и репрессии.
На днях мне попалось видео из Алматы , на котором протестующие захватили военный арсенал в алматинском здании КНБ, том самом, где я сидел. Там наверху департамент, а в подвалах СИЗО, еще со сталинских времен. Тогда оттуда вывозили на расстрелы в парк. Я смотрел это видео и думал о том, что в арсенал не проникнуть просто так, там несколько систем защиты, а это значит, что чекисты просто сбежали. Тогда я вспомнил слова своего следователя об офицерской чести. Интересно, на сколько секунд ее хватило, прежде чем он и его коллеги драпанули, оставив арсенал на разграбление?
***
Я нашел в домашнем архиве стих , который написал тогда в СИЗО. Поясню, что в камере постоянно горит свет и, если нет часов, иногда непонятно, что сейчас — ночь или утро. А Васями называли друг друга охранники, чтобы мы их не различали.
В тишине рассвет крадется ,
Солнца еще нет.
Наша лампа светит тускло
Десять тысяч лет.
Всё смешалось — полдень , полночь...
Где закат? Рассвет?
Наша лампа светит тускло
Десять тысяч лет.
Наш «загон» — два на четыре
Грязно-серый цвет.
Наша лампа светит тускло
Десять тысяч лет.
Час за часом липко каплет.
Раз , два, три — обед.
В коридоре ходит «Вася»
Десять тысяч лет.
