Почти за два месяца до восьмидесятой годовщины начала Второй мировой войны председатель попечительского совета Российского военно-исторического общества Сергей Иванов, выступая в агентстве МИА «Россия сегодня», заявил: «Перепробовав все, чтобы защитить свои интересы, руководство СССР поняло, что последний шанс оттянуть войну — заключить тот договор, который и был заключен с Берлином. Он был заключен исходя из наших национальных интересов — и это вполне оправдано. Выше национальных интересов нет ничего».
Это утверждение, вписывающееся в аргументацию советской пропаганды, особенно интересно, если учесть, какое место занимает Иванов в российских властных структурах. Известно, что Иванова связывают близкие и длительные отношения с президентом Путиным: они вместе работали в КГБ с середины 1970-х годов, а в 1990-х — в мэрии Петербурга. Поэтому его заявление определенно вписывается в образ мышления нынешней российской властной элиты, от которой зависит государственная политика в сфере исторической памяти. Пассажи о вынужденности и оправданности подписания пакта с Третьим рейхом в последние годы стали все чаще звучать из уст российских политиков, влияя на историческое сознание российского общества.
Пакт Молотова–Риббентропа в свете государственной политики памяти
В Советском Союзе существование секретного протокола к договору СССР с Третьим рейхом отрицалось, а само соглашение оправдывали необходимостью отсрочить войну.
Секретный протокол, который определял границы «сфер интересов» СССР и Третьего рейха и по которому эти державы делили Польшу, Литву, Латвию и Эстонию, был известен с 1948 года по материалам немецких архивов. Только в конце 80-х годов на волне гласности и перестройки началось критическое обсуждение пакта Молотова–Риббентропа. В итоге 24 декабря 1989 года Съезд народных депутатов СССР принял решение, осуждающее содержание протокола. Годы президентства Бориса Ельцина были периодом довольно глубокой переоценки прошлого, проявлением чего стали слова «простите нас», сказанные Ельциным в 1993 году у памятника жертвам Катыни в Варшаве. Однако советская риторика в определенной мере сохранялась. В начальный период президентства Ельцина такие голоса были маргинальны, но со второй половины 90-х годов мнение о необходимости отсрочить столкновение с Германией, чтобы выиграть время на военные приготовления, вновь стало набирать силу. Во многих публикациях и интервью политиков сотрудничество СССР с Третьим рейхом оправдывалось действиями Польши (подписанием Польско-германской декларации 1934 года о неприменении силы и аннексией чешского Заользья) и западных государств (Мюнхенским соглашением 1938 года). До сих пор встречаются те, кто отрицает само существование секретного протокола. Впрочем, подобные взгляды едва ли звучат в серьезной академической дискуссии.
Символической точкой возврата к пропагандистской линии СССР можно считать послание президента Владимира Путина Федеральному Собранию в 2005 году, в котором он назвал крушение Советского Союза «крупнейшей геополитической катастрофой века». Однако официальный дискурс на тему пакта Молотова–Риббентропа характеризуется прежде всего двумя другими высказываниями Путина. Когда в Польше отмечалось 70-летие начала Второй мировой войны, Путин, занимавший пост премьера России, заявил: «Надо признать, что все предпринимавшиеся с 1934 по 1939 год попытки умиротворить нацистов, заключая с ними различного рода соглашения и пакты, были с моральной точки зрения неприемлемы, а с практической, политической точки зрения — бессмысленными, вредными и опасными». Позже, в 2015 году, на совместной пресс-конференции с канцлером Германии Ангелой Меркель, президент Путин уже утверждал, что пакт был оправдан соображениями безопасности СССР. Эти и иные заявления Путина, касающиеся пакта, построены таким образом, чтобы, с одной стороны, признать, что подписание документа было ошибкой, а с другой — выстроить обширные обоснования, которые уравнивали бы его с договорами о ненападении, заключенными Третьим рейхом с другими странами, не касаясь, таким образом, подлинной сути секретного протокола.
В современной России государственная политика в отношении памяти строится главным образом на победе над гитлеровской Германией. Разумеется, пакт Молотова–Риббентропа неудобен для мифа «священной войны». Победа над фашизмом — основа российской идентичности, главная историческая заслуга русского народа. Поэтому вопросы сотрудничества СССР с Гитлером в 1939–1941 годы и нападение на Польшу 17 сентября 1939 года становятся неудобными и зачастую замалчиваются. В школьных учебниках истории этот ключевой для развязывания Второй мировой войны факт не упоминается или оговаривается весьма выборочно. Пропагандируемое Кремлем видение истории СССР акцентирует внимание на военных успехах и замалчивает сложные вопросы, которые могли бы вызвать в обществе разногласия или потребность пересмотреть прошлое (например, вопрос о сталинских репрессиях).
Российские власти подходят к политике памяти инструментально, используя ее, в частности, для реализации целей своей внешней политики. Понимая, что в нынешних международных отношениях политические ритуалы покаяния и официальные извинения играют огромную роль, Москва избегает каких-либо жестов, которые могли бы отяготить СССР виной за развязывание Второй мировой войны. Даже недавняя (май 2019 года) неожиданная публикация российского МИДа, содержащая секретный протокол к договору между Третьим рейхом и СССР сопровождается риторикой, оправдывающей решение Сталина. В предисловии к книге, вышедшей под названием «Антигитлеровская коалиция 1939: формула провала» и включающей текст секретного протокола, читаем: «Договор о ненападении для Москвы был вынужденным шагом, сделанным, когда стало понятно, что антигитлеровской коалиции не будет. Он дал Советскому Союзу почти два года передышки для подготовки к отражению неминуемой агрессии. Более того, аналогичные договоры до СССР подписали и “главные обвинители”: Великобритания, Франция, Дания, Латвия, Литва и Эстония». Параллельно проводится аналогия с современностью для обоснования текущих целей России в области политики безопасности: «Единственный путь предотвратить войну лежал тогда через создание системы коллективной безопасности в Европе. Сегодня, когда администрация США разрушает систему договоров о вооружениях и требует милитаризации Европы, сохранение мира на континенте также требует создания системы коллективной безопасности». Это показывает, что после перелома рубежа 80–90-х годов, когда в России начали переоценку прошлого, нынешняя политика памяти подчинена сиюминутным политическим целям, а доминирующей чертой рассуждений о пакте Молотова–Риббентропа остается построенная по советским моделям аргументация, оправдывающая его подписание.
Пакт Молотова–Риббентропа в восприятии общественности
Историческая память имеет ключевое значение для национальной идентичности россиян. Большинство (53 %) полагает, что национальное единство создается общей историей и прошлым. Значение истории в общественном сознании возрастает: в 1994 году лишь 34% опрошенных считали, что общность истории обеспечивает национальную идентичность; более того, россиян характеризует также убежденность в исключительной роли своего народа: если в 1992 году только 13 % респондентов заявляли, что «русские — это великий народ, имеющий особое значение в мировой истории», то в 2018-м такое мнение разделяли уже 62 % опрошенных.
Распространяющееся убеждение в исключительности собственного народа может быть фактором, затрудняющим возможность разобраться в болезненных вопросах истории.
Оценка пакта Молотова–Риббентропа современными россиянами неоднозначна, а осведомленность о его последствиях относительно невелика: чаще всего встречается смесь взаимно противоречащих суждений из советской пропаганды и мнений, утвердившихся после перестройки. Регулярно проводившиеся с 2005 по 2017 год опросы «Левада-Центра» на эту тему давали результаты одного порядка: около 40 % россиян говорят, что знают о секретных протоколах пакта Молотова–Риббентропа. Несколько больший показатель (44 % в заключительном опросе 2017 года) относится к тем, кто заявил, что не слышал о пакте или отказался отвечать. Существует также значительная группа сомневающихся в существовании секретного протокола или считающих его фальшивкой (17 % в 2017 году). Преобладающее число респондентов положительно оценивает подписание договора: 45 % «определенно одобряют» или «скорее одобряют» это решение Сталина. Лишь 17 % опрошенных «Левада-Центром» относится к пакту Молотова–Риббентропа отрицательно. Хотя можно предполагать определенную погрешность этих данных (прежде всего учитывая нежелание респондентов заявлять о своем незнании или о взглядах, отличающихся от пропагандистских клише), исследование выявляет два существенных параметра общественного сознания: сохраняется группа тех, кто верит утверждениям советской пропаганды, что секретного протокола не существовало, и преобладает тенденция к одобрению деятельности Сталина.
За последнее десятилетие государственный исторический дискурс в России все чаще показывает Сталина и период его правления в хорошем свете. При этом главенствует тенденция не к критической переоценке истории, а к упрочению советских представлений о прошлом. Заметен также возврат фигуры Сталина в публичную сферу, проявляющийся, в частности, в установке новых памятников ему или значительной популярности фильмов и книг соответствующей тематики. Иногда такие явления встречают общественное сопротивление — например, когда в 2017 году в Москве был установлен памятник Сталину в специально созданной «Аллее правителей России».
Однако противники и критики Сталина сейчас в меньшинстве и уровень одобрения его деятельности в российском обществе постоянно растет. На вопрос об отношении к деятельности Сталина, заданный социологами «Левада-Центра» в 2019 году, уже 51 % респондентов ответили, что чувствуют «восхищение», «уважение» или «симпатию» (максимальный показатель с начала опросов в 2001 году), и лишь 14 % — «страх», «отвращение, ненависть» или «неприязнь, раздражение».
В российских реалиях слова президента Путина становятся главным ориентиром для трактовки исторической памяти. Другие высокопоставленные политики вторят словам президента или избегают публичных высказываний на тему истории. Большинство российского общества воспринимает сказанное Путиным как абсолютную истину и не обладает знаниями, достаточными для их опровержения. Власть стремится упрочить такое положение, препятствуя свободному выражению индивидуальной памяти в публичной сфере и блокируя попытки критичного подхода к новейшей истории. Голоса с мест и действия, противоречащие политике памяти, подвергаются «точечным» репрессиям. Примером может послужить наложение штрафа на жителя Перми, который в социальных сетях разместил статью, обвиняющую власти СССР в развязывании Второй мировой войны. Правовое основание для такого рода преследований дает Уголовный кодекс РФ, в который в 2014 году — в качестве развития инициативы депутата партии власти «Единая Россия» Ирины Яровой — была включена статья 354.1, предусматривающая ответственность за «распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а равно осквернение символов воинской славы России, совершенные публично».
В этом контексте особое значение приобретают действия тех людей и организаций, которые оспаривают официальные взгляды на историю и обращаются к индивидуальной памяти о репрессиях, все еще живой в российском обществе. В первую очередь следует назвать хорошо известное в Польше общество «Мемориал», занимающееся, в частности, сбором и хранением информации о жертвах репрессий. Деятели «Мемориала» также активно участвуют в дискуссиях по новейшей истории, полемизируя с государственной политикой памяти. Примером такого рода действий служат принадлежащая «Мемориалу» интернет-страница «Уроки истории» или организованная с участием «Мемориала» акция «Последний адрес», цель которой — сохранить в публичном пространстве память о репрессированных.
Общая боль
Сегодняшняя российская власть, утверждающая свою легитимность риторикой о восстановлении державности, утраченной после краха СССР, не склонна к критической рефлексии по поводу темных сторон истории Советского Союза. Едва ли можно ожидать, что в скором времени такое положение дел изменится. Об этом свидетельствуют слова из уже цитированного выступления Сергея Иванова: «Я не согласен с решением 2-го Съезда народных депутатов СССР 1989 года об осуждении и самого пакта, и секретного приложения к нему. (...) Да, можно было бы то решение Съезда нардепов пересмотреть и отменить. И достаточно легко. Но нужно ли сегодня это делать? Зачем вновь разжигать дискуссии в обществе?»
Российское общество, в большинстве своем легко поддающееся пропагандистской обработке, вполне склонно разделить официальную точку зрения. И все же история СССР вызывает оживленные споры в обществе, а часть независимых групп стремится к открытой, критической дискуссии на тему прошлого — и на основе исторической правды пытается действовать в пользу единения с соседними народами. Николай Эппле, исследующий проблемы исторической памяти, полагает, что российская политика в этой сфере ведет к обострению отношений с соседними государствами: «Отказываясь от критики прошлого, Россия только все в большей степени оказывается его заложником, растравливая исторические болячки у себя и своих соседей». Решением могла бы стать попытка оживления открытой международной дискуссии об истории. Ключевым для вовлечения российского общества в подобную дискуссию будет стремление построить такой дискурс, в котором найдется место всем жертвам, сочувствию к страданиям народов СССР.
О том, что такая дискуссия возможна, свидетельствует хотя бы налаженное сотрудничество «Мемориала» с польским Центром «Карта» по сбору информации о жертвах репрессий, а также — на официальном уровне — успешная работа и плодотворная деятельность Польско-российской группы по сложным вопросам. Тематика пакта Молотова–Риббентропа рассматривалась российскими и польскими историками и нашла отражение в книге «Белые пятна — черные пятна. Сложные вопросы в польско-российских отношениях 1918–2008», подготовленной экспертами Группы. Оказалось, что при корректном научно-историческом подходе различия обнаруживаются, по преимуществу, в расстановке акцентов. В соответствующем разделе книги российский историк Михаил Наринский опровергает советскую пропаганду, оправдывающую подписание пакта: «В свете новейших документов несостоятельным оказывается десятилетиями утверждавшийся советской пропагандой и историографией тезис о том, что договор дал Советскому Союзу передышку, позволил оттянуть начало войны». Он также подвергает разгромной критике само заключение соглашения, подчеркивая что «подписанный В. М. Молотовым и И. Риббентропом секретный протокол противоречил нормам морали и международного права». Остается открытым вопрос, когда же в Кремле заметят выводы ученых и станет ли научная история элементом просвещения и зрелой политики памяти.
