Я поляк и по крови , и душой. Люблю польский народ превыше всего, но с точки зрения искусства не знаю, что означает «народ» или «человечество». Я пишу по-немецки, потому что это язык, который знают во всей Европе. Правда, сами немцы меня бойкотируют, зато я получил большое признание в Чехии и Дании.
В Польше я бы не нашел издателя, а если даже и нашел бы, то всё было бы конфисковано. В России мои произведения запрещены, а в Австрии недавно изъяли весь тираж журнала Die Zeit, потому что там появился критический отклик на мои «Вигилии». Потому я подумываю перебраться во Францию и писать по-французски.
Я родился на Куявах, в деревне Лоево, недалеко от Шимбожа, где появился на свет поэт Ян Каспрович. Мне только что исполнилось 28 лет.
Вот такое письмо 7 мая 1896 года , в свой день рождения, Станислав Пшибышевский написал литературно-театральному критику Мачею Шукевичу, который приглашал его в Краков. Адресант не случайно подчеркивал свою связь с Польшей: польская пресса рассматривала его произведения в контексте немецкой литературы , а благодаря их тематике и поэтике в сочетании с провокационным и распутным (с точки зрения общепринятой морали того времени) стилем жизни автора Пшибышевского воспринимали как чужака.
Он был представителем новой тогда для Польши эстетической доктрины , которая провозглашала «искусство ради искусства», а также — свободу творцов от национальных, социальных и моральных обязательств. Эссе, пьесы, романы и поэзия Пшибышевского пронизаны декадентскими настроениями, изобилуют описаниями патологических состояний психики и непомерного эротизма, в них нередко присутствуют такие скандальные мотивы, как супружеская измена, инцест, оргия и некрофилия. Все это послужило причиной того, что в польских художественных кругах Пшибышевского не воспринимали как польского автора, однако это не мешало краковской творческой молодежи обожать его — как исключительно скандальное и экзотическое явление.
Путь к ницшеанскому «озарению»
Станислав Пшибышевский родился в 1868 году на польских землях , которые входили в состав Пруссии , в семье сельского учителя Юзефа Пшибышевского и Дороты Громбчевской. Он учился в немецкоязычных гимназиях в Торуне и Вонгровеце. Мать научила Станислава неплохо играть на фортепиано, благодаря чему он еще гимназистом подрабатывал, давая частные уроки музыки, а в дальнейшем в любом обществе оказывался в центре внимания: все восхищались его страстной, хоть и не без технических огрех, игрой.
Преподавая , любвеобильный юноша без памяти влюблялся в своих учениц и сестер друзей, превращаясь под влиянием немецкой романтической литературы (особенно Гете) в экзальтированного любовника, страдающего Вертера, который посвящал своим дамам стихи и вел с ними бурную переписку.
Летом 1899 года Пшибышевский покинул малую родину и переехал в Шарлоттенбург (сегодня — один из районов Берлина) изучать архитектуру в Королевском техническом университете.
Станислав увлекся оккультизмом и мистикой , а еще усиленно занимался самообразованием, читал Ибсена, Золя, Ломброзо, Спенсера, Шопенгауэра.
Познакомившись с произведениями Ницше «Так говорил Заратустра» и «Веселая наука» , Пшибышевский «пережил озарение» и «испытал духовную трансформацию». Свои метаморфозы новый адепт Ницше описал в письме к Паулине Пайздерской, сестре своего приятеля, архитектора Томаша Пайздерского:
Я набрался смелости разрушить все , во что верил, все, чем гордился сжечь за собой мост, который соединял меня с прежней жизнью. Сейчас я ищу новый путь.
Прежний курс моей духовной монеты оказался фальшивым: дурные инстинкты, бессилие, рабство и т.д. назывались добродетелями, жалостью, угрызениями совести. Теперь новым моим девизом стали внутренняя независимость, здоровый культ тела и чувство собственного достоинства.
Теперь я — радостный. Я жажду жизни, жажду тела. Я стал собой.
Под влиянием ницшеанских идей Пшибышевский бросил архитектуру , в результате чего лишился стипендии.
Я не создан быть архитектором. Вы правы , я ненавижу дворцы и костелы — притоны современных злодеяний. Какой трагедией было бы, если бы мне пришлось еще и самому их строить!
Станислав сразу поступил на медицинский факультет Берлинского университета. Паулине Пайздерской он объяснял свой поступок в характерном для него пафосном тоне тем , что следует своему призванию:
Я люблю людей: когда вижу где-то нищету , боль, страдание, то ощущаю их гораздо глубже, гораздо сильнее, чем собственные.
Я хотел бы всем помочь, хотел бы унять чужую боль, чтобы тем самым укротить свою собственную. Нет врачей, которые излечивают от духовных страданий, но есть те, кто исцеляет от нищеты и физической боли. Я хотел бы быть врачом — доктором умалишенных.
Медицинский факультет Пшибышевский тоже не окончил , потому что, оставшись без стипендии, был вынужден зарабатывать себе на жизнь. Он тайком писал на заказ дипломные работы по гистологии и психофизиологии, а также редактировал польскоязычный социалистический еженедельный журнал Gazeta Robotnicza. Однако Пшибышевский чувствовал все более сильную тягу к литературе.
Король берлинской богемы
В 1892 году Станислав Пшибышевский дебютировал как литературный критик — в эссе «Из психологии творческой личности» он на примере наследия Шопена и Ницше исследовал категорию гениальности. Размышления автора о роли подсознания в творческом процессе , пересыпанные медицинской терминологией, вызвали нешуточный резонанс в немецких литературных кругах.
24-летний Пшибышевский очень быстро стал королем берлинской богемы , которая любила собираться в винном погребке «Под черным поросенком». Возле его столика постоянно толпились друзья, поклонницы и случайные гости — они восхищенно слушали, как мастер слова виртуозно дискутирует, шутя и перескакивая с темы на тему.
В этом погребке Пшибышевский доработал свое первое художественное произведение — поэму в прозе «Заупокойная месса» (1893). Она начиналась провокационным парафразом пролога Евангелия от Иоанна: «В начале была похоть».
В «Заупокойной мессе» Пшибышевский — задолго до появления психоаналитических теорий Фрейда — доказывал , что сексуальное влечение есть основа существования.
Слава неординарного поляка ширилась , и однажды шведский писатель и страстный поклонник Ницше Ола Гансон пригласил Пшибышевского в свой дом, где собиралась берлинская литературная богема. Там Станислав познакомился с поэтом Демелем, художником Шеербартом, драматургом Гартлебеном, критиком Бёльше и другими людьми, которые открыли перед ним двери в мир немецкой литературы.
Однажды после полудня в квартире супругов Гансон мы с Пшибышевским познакомились с великим и противоречивым поэтом Стриндбергом. Он не принадлежал к числу тех , кто легко открывает свое сердце, но Пшибышевский мастерски ломал первый лед, поэтому — как и с другими — он подобрал для разговора со Стриндбергом правильную интонацию, которая разрядила царившую вначале напряженную атмосферу. Это ему удалось прежде всего благодаря игре на фортепиано. Я как сейчас вижу: Стриндберг поднимается ко мне, высоко вскидывает брови и говорит с нажимом: «Вот это он играет!» С тех пор эти два диаметрально противоположных человека сблизились, и их сближение после нескольких недель, проведенных совместно за рюмкой — а выпить оба могли много — только укрепилось.
Дружба со шведским драматургом Августом Стриндбергом , который называл Пшибышевского гениальным поляком, была близкой, но непродолжительной. Художники обладали разными жизненными и творческими темпераментами, однако их пути окончательно разошлись из-за красавицы-норвежки Дагни Юль.
Страсть по имени Дагни
По воспоминаниям современников , Дагни Юль была высокой, стройной, рыжеволосой девушкой ошеломляющей красоты. Она происходила из богатой и влиятельной семьи, была эмансипирована, играла на фортепиано, писала пьесы и рассказы, а также исполняла эротические танцы в кругу ближайших друзей.
Дагни приехала в Берлин в начале 1893 года к своему другу и любовнику Эдварду Мунку.
Мне суждено было познакомиться с ней через несколько месяцев , но еще до того я видел ее мимоходом: гордая и молчаливая, она сидела на ковре в зале, а ее приятель, норвежский художник Эдвард Мунк, развешивал перед выставкой свои картины.
Однако в Берлине Дагни почти сразу оставила Мунка и начала отношения со Стриндбергом , но вскоре бросила и шведа, влюбившись в «гениального поляка», Пшибышевского. 18 августа 1893 года они поженились.
Он — поляк , который не говорил по-польски и писал на немецком дерзкие стихи. Его звали Стах. Она — норвежка, необыкновенно стройная, напоминавшая Мадонну с картин XIII века и смеявшаяся так, что мужчины сходили с ума. Ее звали Духа. Так Пшибышевский ласково называл Дагни — прим. авт. Она пила абсент и не пьянела.
Супруги Пшибышевские постоянно испытывали финансовые затруднения. Привыкшая к достатку Дагни переносила все стоически. Молодые снимали квартиру в престижном районе Берлина на Луизенштрассе , и их квартира с небольшим пианино вскоре стала излюбленным местом встреч местной богемы.
Стах безжалостно колотил по пианино обеими руками. Он играл Шопена , фальшивя, в казачьем ритме. Кто-то из гостей танцевал с Духой. Мунк и Стриндберг наблюдали, сидя за столом. Все трое мужчин были влюблены в Духу — каждый по-своему. И ни один не показывал этого остальным.
Впрочем , ревнивым мужчинам не всегда удавалось сдержать свои эмоции. Например, Эдвард Мунк, которого со Станиславом и Дагни связывал странный эмоциональный клубок обожания, сладострастия и влюбленности, написал тогда серию картин «Ревность». Ключевой мотив — любовный треугольник. На заднем плане одного из полотен Мунк нарисовал под деревом себя и Дагни, которая, как Ева, срывает яблоко, а на переднем плане — темную фигуру Пшибышевского в образе Сатаны.
«Обнаженная душа» и «Крик» Мунка
Однако Мунк был также благодарен Пшибышевскому , поскольку после скандального закрытия выставки художника в Берлине осенью 1892 года и разгромных рецензий в местной прессе (с упреками в колористической небрежности, отсутствии вкуса и нездоровом эротизме) именно «гениальный поляк» встал на защиту норвежца.
Мало с кем из художников у меня было такое близкое духовное родство , как с Эдвардом Мунком. Причем это чувство взаимно — что он сам часто подчеркивал. В те времена требовалось недюжинное мужество, чтобы отважиться воспринимать Мунка всерьез.
В 1894 году Пшибышевский написал о творчестве Мунка эссе «Психический натурализм». Уже в самом заглавии он определяет стиль художника и новую творческую концепцию , призванную отражать «обнаженную душу» — потайное человеческое естество, лишенное рациональных и социальных наслоений.
Эссе Пшибышевского имело важное значение для Мунка , поскольку открыло ему глаза на его собственное творчество и повлияло на его переход от импрессионизма к экспрессионизму.
После публикации моего эссе о Мунке вся литературная братия была убеждена , что я сошел с ума. Глубоко тронутый Мунк пришел ко мне и сказал: «Я шокирован тем, что кто-то подслушал меня в самые сокровенные мгновения моего творчества, но я тебя тоже подслушал». На следующий день он показал мне свою знаменитую картину «Крик». Невозможно более искусно передать при помощи красок литературное произведение, в данном случае — «Заупокойную мессу».
Плоды внебрачной любви
Союз Станислава и Дагни стал предметом разнообразных сплетен: ни для кого из их окружения не было секретом , что на содержании у Пшибышевского находились его внебрачные дети и их мать, хоть «гениальный поляк» и пытался скрывать этот факт.
8 мая 1891 года на пороге берлинской квартиры Станислава появилась его ученица еще гимназических времен Марта Фердер , чтобы поздравить своего учителя с днем рождения. Она осталась жить у Пшибышевского и одного за другим родила ему троих детей. В феврале 1892 года на свет появился первенец Болеслав, о котором отец спустя много времени писал:
Болесь — плод физиологии , а не любви, потому что Марту я ни минуты не любил, а лишь жалел, жалел, жалел. Она обожала меня до безумия, а я, негодяй, зная это, взял ее эксперимента ради. Ты, Болесь, пришел в этот мир, зачатый на пьяную голову.
Сперва Пшибышевский еще как-то пытался заботиться о Марте и о сыне. Он как раз стал главным редактором еженедельника Gazeta Robotnicza и начал зарабатывать 120 марок в месяц , что почти на год решило его финансовые проблемы. Однако со временем начинающий писатель стал пренебрегать своими родительскими обязанностями, просиживая ночи напролет «Под черным поросенком», распивая алкоголь и крутя романы с другими женщинами.
Второго ребенка , дочь Мечиславу, Марта родила в 1893 году, когда Пшибышевский уже был женат на Дагни. Третьего ребенка Марта зачала от него после того, как в марте 1894 года Дагни из-за финансовых трудностей поехала в родительский дом в Конгсвингере. В мае Пшибышевский отправился вслед за женой. Там, под крылом состоятельного тестя, у него начался более-менее счастливый норвежский период, продолжавшийся чуть больше года.
В феврале 1895-го Марта в одиночестве родила еще одну дочку , Янину. Выживать ей помогал сводный брат Пшибышевского Антоний, который постоянно напоминал «гениальному поляку» о его ответственности, но тщетно. Когда Марта узнала, что у Пшибышевского и Дагни родился сын Зенон (в сентябре 1895-го), у нее случился нервный срыв, который привел к самоубийству. Болеслава взяли под опеку родители Пшибышевского, узнавшие наконец про своих внебрачных внуков, а девочек, которые даже не получили фамилию отца, отдали в приют.
Последствия «сатанинского банкета»
Трагическая смерть Марты при невыясненных обстоятельствах , двухнедельный арест Пшибышевского (по обвинению в доведении до самоубийства), увлечение оккультизмом (в это время он работал над эссе об истории сатанизма), «Синагога Сатаны», 1897. — все это заставило берлинское литературное общество отвернуться от бывшего короля богемы.
Ходили слухи , будто Марта умерла во время аборта, к которому ее вынудил любовник, что он ее отравил, что на месте трагедии он провел сатанинскую мессу.
Так случилось , что у одного из известнейших жрецов литературного храма умерла подруга — добрая девушка с открытым сердцем. Причем умерла она при подозрительных обстоятельствах, так что пришлось вмешаться следственной полиции. Через несколько дней после ее смерти этот декадент в кругу своих последователей заявил, что, желая услышать шорох смерти, окунуться в мистическое наслаждение сатанизма и почувствовать трупное дыхание собственной жертвы, он вместе с женой провел всю ночь в квартире покойной.
Автор этих воспоминаний , критик и драматург Владислав Рабский, только пересказал слухи. И привел другую, более прозаическую версию событий:
А через два дня стали известны подробности этого сатанинского банкета. Оказалось , что декадент уже бог знает сколько месяцев не платил за квартиру, поэтому хозяин велел ему выселяться. Бедолага от отчаяния напился за чужой счет, а потом, в полубессознательном состоянии, отправился в пустую квартиру своей покойной подруги и заночевал там.
Похоже , этот рассказ ближе к истине, однако сплетни живут своей жизнью. Много лет спустя писатель Станислав Цат-Мацкевич (сам он родился в тот год, когда произошла эта трагедия, так что мог лишь слышать старые слухи) писал:
После смерти Марты Пшибышевский две недели сидит в тюрьме по обвинению в убийстве , а потом на целую ночь идет с Дагни в квартиру покойной. Там они ложатся в постель, чтобы через любовные ласки постичь демоническую природу.
После всех этих событий Пшибышевские не захотели оставаться в Берлине и принялись искать возможность уехать из города.
Краковско-львовские страсти
Попытки Станислава и Дагни переехать в Париж закончились неудачей. Зато супругам удалось воспользоваться давним приглашением редактора Шукевича и перебраться в Краков. Там Пшибышевского встретили как звезду , и он очень быстро стал любимцем богемы.
В Кракове Станислав возглавил редакцию журнала Życie — впоследствии одного из главных изданий польского модернизма , — а в его квартире на улице Кармелитской, 53, разумеется, не стихали вечеринки, на которых бывал в том числе и Василь Стефаник. Василь Стефаник (1871—1936) — украинский писатель, мастер психологической новеллы, публицист. Станислав и Дагни окунулись и в водоворот богемной жизни краковских кафе.
Пшибышевский был приветлив со всеми своей пьяной приветливостью. В «Паоне» они с женой употребляли алкоголь в непомерном количестве. Обычно пили они одни , потому что остальные ограничивались черным кофе и чаем. Пани Дагни никогда не напивалась. Под воздействием коньяка, своего любимого напитка, она лишь замирала и бледнела, в отличие от мужа, который краснел и оживлялся. Все заканчивалось дикими, безумными импровизациями на фортепиано.
Мужчины боготворили Дагни. Среди ее краковских поклонников были писатель Тадеуш Бой-Желеньский , а также поэты, братья Станислав и Винцентий Кораб-Бжозовски. В 1901 году Станислав Кораб-Бжозовски наложил на себя руки. Ходили слухи, что причиной была Дагни. Между тем Станислав начал отдаляться от Дагни.
В июне 1899 года Пшибышевский приехал во Львов читать лекции о Шопене. Там у него закрутился роман с женой Яна Каспровича Ядвигой и одновременно — с художницей Анелей Пайонкувной , которая в 1901 году родила дочь Станиславу. Станислава Пшибышевская (1901—1935) впоследствии стала известным драматургом и романисткой.
Отношения Пшибышевского с Дагни превратились в бесконечные скандалы , и в мае в 1901 она уехала на Кавказ со своим любовником, предпринимателем и миллионером Владиславом Эмериком. Меньше чем через месяц в тифлисском «Гранд-отеле» он по неизвестным причинам застрелил Дагни, а затем застрелился сам.
Последние метаморфозы
Через несколько лет Пшибышевский женился на Ядвиге Каспрович , с которой прожил до конца своих дней. Примечательно, что в мемуарах «Исповедь» Станислав старательно подчеркивает, что никогда не любил Дагни — все для того, чтобы не вызвать ревность новой жены.
Это не единственная метаморфоза , произошедшая с Пшибышевским. Из ревностного последователя принципа «искусство ради искусства» он превратился в пламенного патриота, особенно после возрождения независимой Польши. Кроме того , бывший адепт Ницше и богоборец, автор произведений «Дети Сатаны» и «Синагога Сатаны», которого в свое время называли «печальным Сатаной», он обратился в католицизм. За год до смерти Пшибышевский писал:
Заявляю: я хочу жить и умереть в католической вере , в которой я родился. В своих преступлениях против принципов этой веры я искренне раскаиваюсь и стремлюсь все искупить.
С глубочайшей и самой искренней преданностью,
Станислав Пшибышевский.
Писатель умер 23 ноября 1927 года недалеко от своей малой родины. На его надгробии выбита эпитафия: «Метеор "Молодой Польши"». Эти слова , взятые из произведения самого Пшибышевского, символически подводят итог его жизни — он как яркий метеор стремительно пронесся по небосклону польской литературы, навсегда оставив в ней свой новаторский вклад и легенду о «гениальном поляке».
Источники: S. Przybyszewski , Listy, t.1: 1879—1906, oprac. S. Helsztyński, Warszawa 1937; Katarzyna Badowska, “Godzina cudu”. Miłość i erotyzm w twórczości Stanisława Przybyszewskiego, Łódź 2011; S. Helsztyński, Przybyszewski, Kraków 1966; S. Przybyszewski, Moi współcześni, Warszawa 1959; Krystyna Kolińska, Stachu, jego kobiety i jego dzieci, Warszawa 1994.
Перевод с украинского Валентины Чубаровой