После 24 февраля Херсон , Мариуполь, Бердянск, Северодонецк и другие украинские города и села были оккупированы российскими войсками. Два миллиона граждан Украины были депортированы либо вынуждены уехать на территорию России. Значительная часть из них целенаправленно добирается в ЕС, некоторые — по разным причинам (пророссийские взгляды, родственники в РФ, проблемы со здоровьем) остаются на территории страны-агрессора. Публикуем монологи граждан России, которые после начала полномасштабной войны против Украины организовали низовые инициативы: покупку украинцам билетов, лекарств, решение бюрократических проблем. Большинство из них, опасаясь преследований со стороны властей, разговаривали на условиях анонимности.
Григорий Михнов-Вайтенко , священник, гражданский активист, Санкт-Петербург
Я не люблю слово «команда». Есть люди , которые готовы тратить на помощь свое время: кто-то 24/7, кто-то — два раза в неделю по полчаса. В России таких людей много — несколько тысяч человек, это широкая динамичная сеть, которая, как показывает практика, может решить любые возникающие проблемы.
С начала мая мы арендуем в центре Петербурга хостел на 20 человек. Это оптимальный вариант для беженцев , которые едут транзитом через наш город. Очень часто нужно просто взять человека за руку и провести его: от вокзала до хостела, от хостела до маршрутки. Конечно, люди, которые занимаются этим непосредственно в Ростове, в Питере и в Москве, — на вес золота, потому что отказаться от физической коммуникации совсем невозможно.
Я сам больше на связи онлайн , но в какие-то моменты тоже «вожу за ручку» — либо некому подхватить, либо какие-то кейсы более сложные, либо люди хотят общения со священником.
У украинцев , которые находились на оккупированной территории, был небольшой выбор. На территорию, подконтрольную Украине, в основном нет выезда — и люди просто из-под обстрелов едут туда, где не стреляют. Через нас прошли сотни людей, среди них были с минно-взрывными ранениями, и с ампутациями — чего только мы не видели.
По моим наблюдениям , остается в России довольно мало людей. Если не сразу, то по прошествии какого-то незначительного времени большинство уезжает, потому что социально-бытовые условия для беженцев в России, мягко говоря, не блестящие. Кроме того, практически у всех людей, которые месяц-полтора просидели в подвалах и смогли выбраться из-под завалов, обострились хронические заболевания. Что такое «оптимизированная» российская медицина в отсутствии полиса — давайте даже не говорить… Мы договорились с кучей врачей и медицинских центров о бесплатной помощи, а исключительных случаях, страшно экономя на всем, можем и что-то оплатить. Но если человек до нас не дошел, ситуация простая: ложись да и помирай. Остаются в основном те, у кого здесь есть родственники, с которыми не утеряны связи и у которых есть бытовые возможности принять своих родных.
Мы почти два месяца разбирались с тем , чтобы граждане Украины, оказавшиеся без документов, могли их восстановить. Разобрались — сейчас они имеют возможность получить справку, выехать в Беларусь, там обратиться в украинское посольство, получить так называемый белый паспорт и дальше выехать хоть в Украину, хоть в ЕС, хоть куда.
Государственные органы специально гадостей не делают. Иногда они разводят руками и говорят: «Не предусмотрено , надо какую-то согласительную комиссию организовывать». Но, тем не менее, организовывают, проводят, и в итоге делают так, чтобы люди могли остаться или выехать — в зависимости от своего желания. Им не препятствуют — это самое главное.
Мы работаем с разными волонтерскими организациями , в первую очередь с замечательной сетью «Рубикус». Передаем им тех , кому помогаем.
С теми, кто выехал, держим связь. Например, мои, можно сказать, уже друзья пишут из Голландии: мы хотим повенчаться, именно у православных. И я с помощью других знакомств начинаю помогать попасть им хороший, добрый приход. Они из Мариуполя, очень трогательная пара слабовидящих людей, которые, держась за ручку, ехали из-под бомб через Россию и добрались до Голландии. И теперь у них желание связать себя не просто узами брака, а именно церковного. После таких испытаний, они понимают, что все неспроста.
Татьяна (имя изменено) , учительница, Подмосковье
У нас есть небольшая команда в России и Украине. Мы друг другу доверяем , потому что давно знакомы: много лет вместе ездили в археологическую экспедицию в Украину, в природный заповедник «Ольвия». Нас находят тоже через своих. Например, одна из наших девочек из Петербурга — дончанка, и с ней связываются знакомые из Украины, а она отправляет их к нам. От Ростова до Нарвы у нас — целая цепочка: кто-то помогает с одеждой, кто-то покупает лекарства, кто-то консультирует насчет перевозки животных. Я, например, никого из своих подопечных не видела, скорее работаю как координатор.
Сейчас все запуганы настолько , что люди боятся делать перепосты, боятся выходить на митинги, потому что посадят на 15 лет, но потребность помогать все равно сильная. У меня очень много друзей, которые рады вот так позвонить и спросить: «Надо?» — «Надо!», и сделать что-то.
В основном мы помогаем людям , которые уехали из Мариуполя и через Россию хотят выехать в Европу, и тем, кто хочет добраться к своим российским родственникам. Например, дочь много лет назад переехала в Россию, и ее пожилые родители хотели попасть к ней в Подмосковье. Приехали — и столкнулись со стеной бюрократии. Мы помогаем добиться, чтобы все оформили, как положено.
Еще одни наши подопечные — семья , которая около недели пряталась в «Азовстали», они еще котиков с собой везли. Там в семье женщина, ей немного за 60, повредила ногу, и вот ее сын 40-летний тащит ее на себе и тащит этих котиков… Для меня это пример человечности: тебе плохо, ты сидишь в подвале «Азовстали», над тобой вообще ад, а ты котиков спасаешь.
Люди почти ничего не говорят о пережитом в Мариуполе. Но все рассказывают , как искали питьевую воду. Как топили снег, пока была зима, как потом собирали дождевую воду и пили воду из батарей. Они себе испортили кишечники этой технической водой, у всех проблемы с пищеварением.
И еще , о чем говорят все беженцы, — фильтрационные лагеря в Донецке. Долго их там не держат, потому что этим «республикам» они тоже не особо нужны. Но вся эта процедура настолько унизительна и тяжела, что им кажется, будто они проводят там много времени. Людей раздевают догола, ищут татуировки с украинской символикой, проверяют телефоны, берут отпечатки пальцев, проводят допросы, особенно молодых мужчин. Это очень травмирующая процедура.
Потом вывозят в Таганрог или Ростов , причем они сами не знают, куда их везут. На границе с Россией их снова допрашивают. После фильтрационного лагеря это уже выглядит мягче. Спрашивают, к кому и куда едут. Чтобы не попасть под распределение, надо сразу говорить, что едешь сам. К тем, кто едет к родственникам, интерес сразу теряется. Сказать про родных безопаснее, чем заявить, что едешь в третью страну.
Тем , кто в ПВР, пункт временного размещения мы тоже помогает , собираем базу по всем ПВР-ам по России. В разных пунктах, куда люди попадают, правила отличаются, все зависит от человеческого фактора. Откуда-то фактически не выпускают, а где-то можно спокойно выходить. Например, 40-летний мужчина под Ижевском совершенно спокойно выходил, устроился на работу грузчиком, заработал денег и уехал в Париж.
Границу все проходят по-разному. Кто-то говорит , что на переход ушло 40 минут. А недавно выезжала семья из восьми человек, российские пограничники их очень жестко допрашивали, обыскивали. И это несмотря на то, что с ними были маленькие дети — годовалый и трехлетний.
Немного страшно заниматься волонтерством: у меня трое детей , старший — инвалид, у меня пожилые родители... Но я не могу остановиться, не могу быть в стороне.
Альберт , предприниматель, координатор проекта «Все люди» , Казань
Эти люди — не беженцы , а переселенцы. Беженцы добровольно покидают свои дома в случае какой-либо угрозы. Из тех, с кем работаем мы, 99 % привезены в Российскую Федерацию под различными предлогами. Хотя, объективно говоря, у людей просто варианта другого не было. Официально беженцев тоже единицы: большинство из тех, кто остается, стараются быстренько получить российские паспорта — правда, пока далеко не всем это удалось.
У нас в Казани примерно 500 человек — люди из Мариуполя и отдельных районов «ДНР» и «ЛНР». В основном пенсионеры и так называемый рабочий класс. Это достаточно небогатые люди , зачастую с детьми и внуками. Они живут в домах отдыха либо гостиницах, там отдельные комнаты на 2-4 человек. Иногда душ и туалет в номерах, иногда на этаже, в зависимости от места размещения. Власти Татарстана обеспечили им проживание и трехразовое питание: договорились с сетями местных столовых. Прогосударственные организации обеспечивают водой и бытовой химией.
У всех есть телефоны , у всех на руках документы. Хочешь уезжай, хочешь оставайся. Несколько семей уехали в ЕС. В случае тех, с кем мы имели дело, ограничения свободы передвижения не было.
У кого-то из этих людей явно стокгольмский синдром , но достаточное количество придерживается пророссийских взглядов, говорят на русском языке и смотрят российское ТВ. Они говорят, что были спасены российскими войсками, что Владимир Александрович Зеленский — марионеточный президент, поставленный Джозефом Байденом, и вместо того, чтобы сложить оружие и сделать, как его просит Владимир Владимирович Путин, продолжает разжигать бойню.
Когда я первый раз приехал в ПВР , то узнал, что Следственный комитет совместно с МВД ведет работу с этими людьми: периодически приезжают туда или выдергивают их на допросы и опросы к себе. Мое предположение — что на основе этих показаний будет готовиться большое уголовное дело, в том числе о военных преступлениях.
Наша деятельность — это , в первую очередь, гуманитарная помощь. От наборов питания и лекарств до более сложных кейсов, например, школьной формы для детей. Также мы оплачиваем людям дорогу, приемы у врачей, наши волонтеры-психологи проводят занятия с детьми в Казани, обеспечивают психотерапевтическую поддержку — не только для украинцев, оказавшихся в России, но и тех, кто находится в Украине или выехал в страны ЕС. Например, одна из наших подопечных уехала на юг Франции. Там она столкнулась с попыткой изнасилования, и сейчас с ней работают наши психологи.
Есть у нас история , когда мы оформляли людей в дом престарелых. У нас оказалось шесть бабушек, им под 90 лет и у них нет никаких родственников, вообще никого.
А были такие люди , которые впопыхах брали детей и возвращались домой, даже если их дома больше нет. Кому-то нужно похоронить родственников или перезахоронить тех, кого, например, закопали на заднем дворе. Они находят водителей через какие-то чаты.
Ксения (имя изменено) , переводчик, Владивосток
У нас на Дальнем Востоке ПВР находится во Врангеле. В основном там живут люди из Мариуполя , есть несколько семей из Донецка и области. Сначала было триста с лишним человек, почти 90 из них — дети. Сейчас осталась от силы половина.
Изначально им обещали Владивосток — приморский город , в котором больше полумиллиона жителей, примерно как Мариуполь. Им сказали, что это бурно развивающийся город с перспективами трудоустройства, но в итоге их состав пошел в маленький поселок Врангель в пяти часах езды от Владивостока.
Их привезли в ведомственную гостиницу восточного порта. Условия там лучше , чем в большинстве ПВР по России. Они могут уйти из пункта со своими документами в любой момент. Правда, у тех, кто оформляет статус беженца, документы забрали. Выдали удостоверение о временном убежище, с которым можно устроиться на работу, арендовать жилье, вступить в программу по переселению на Дальний Восток.
Многие выбрали Дальний Восток именно из-за этой программы — Дальневосточный гектар , подъемные 165 тысяч рублей, около 2 620 евро по курсу на момент публикации плюс еще какие-то выплаты , компенсация на аренду жилья. Но в Приморье цены на жилье и вообще на все гораздо выше, чем в европейской части России. Люди этого не знали, поэтому сначала им эти 165 тысяч показались о-го-го, но на самом деле для Дальнего Востока это вовсе не так.
Географическая удаленность этого ПВР — большой минус. У людей не было денег на дорогу , чтобы доехать на собеседование до Находки, не говоря уже о Владивостоке. По сути, они оказались заперты в этом уединенном месте. Сперва после мариупольских бомбежек им это даже нравилось, потому что там тихо. Но потом они немного оклемались, и возникла ситуация, когда надо искать работу и жилье.
Работодатели неохотно берут украинцев на работу официально , а неофициально всегда есть риск оказаться обманутыми. То же и с арендодателями. Они не хотят сдавать жилье украинцам, тем более регистрировать их у себя. А регистрация необходима для получения социальных выплат и часто для трудоустройства. Замкнутый круг. Риэлторы советуют беженцам не говорить, кто они.
На днях очередная семья чуть не стала жертвой мошенничества , и если бы не сопровождение волонтеров, осталась бы и без жилья, и без денег. И это далеко не единственный случай.
К ним приезжают какие-то работодатели , дают предложения по трудоустройству, в основном рабочие специальности — рыбоперерабатывающие, судостроительные, судоремонтные заводы.
Одна женщина устроилась учителем русского языка в Находке: у себя дома она работала преподавателем в университете , но здесь пока может рассчитывать только на работу в школе. Еще одну девушку взяли преподавать в мединституте во Владивостоке, а ее мужа — доучиваться, он в Донецке только оканчивал институт. Теперь их показывают по Первому каналу как пример благополучного устройства беженцев.
Многим предлагают рабочие места , которые по уровню гораздо ниже того, чем они занимались у себя в Мариуполе. А еще они пересчитывают зарплату в гривны и говорят, что здесь им предлагают в два-три раза меньше, чем они получали там. Конечно, многие обескуражены этим.
В первую очередь мы оказываем гуманитарную помощь , покупаем людям сезонную одежду и обувь, ведь они приехали в том, в чем вышли из подвалов, в которые они ушли зимой. Еще помогаем с прокладками, памперсами для стариков и другими средствами гигиены, с лекарствами.
Вообще официально , по распоряжению губернатора, все необходимые лекарства можно получить через медкабинет — бесплатно и в течение трех часов. Но на практике медкабинет говорит ждать два-три дня, а в острых случаях медикаменты нужны срочно. Кроме того, беженцам стали выдавать российские полисы обязательного медицинского страхования, и оказалось, что с ними они больше не могут получать лекарства бесплатно. А обещанные десять тысяч рублей единовременная выплата, которую власти РФ обещали «беженцам» из Украины — около 160 евро по курсу на момент публикации люди получили только в мае.
Про российских военных люди говорят только хорошее. Что еще они могут про них говорить сейчас? Рассказывают , что ДНР-овские военные их вывозили, что чеченцы подкармливали. О фильтрационных лагерях почти ничего не говорят. Рассказывают только, что долго их допрашивали. Их, кстати, и здесь допрашивают — правда, официально это называют сбором свидетельских показаний. Они изо дня в день по два-четыре часа общаются с ФСБ.
Думаю , что они очень осторожны в том, что нам говорят. С независимыми журналистами общаться не хотят вообще, а от государственных им никуда не деться. Был инцидент, когда журналистка независимого канала общалась с жителем ПВР — представилась волонтером и стала его расспрашивать про жизнь. Он ей рассказал некоторые вещи, не очень хорошо характеризующие ПВР. Она все это выдала в эфир, и у человека потом были неприятности.
К нам сюда попал в основном пророссийский контингент. Эти люди в России видят спасителя — по крайней мере , так говорят. Они сидели без связи и не знали, что были коридоры в Украину, — знали только о российских коридорах и в конце концов ими выехали. Большинство рассказывало, по крайней мере сначала, что они довольны, намереваются остаться в России, что на Дальний Восток никто их насильно не завозил. Постепенно некоторые люди стали говорить по-другому. Оказывается, что после фильтрации в четыре утра их привезли в Таганрог, а в девять сказали, что будет состав на Дальний Восток. Люди сели, не разобравшись в ситуации. Они были в стрессе, не понимали, что происходит. Особенно женщины за 40-50 лет, которые до этого никогда из Мариуполя не выезжали. Представьте состояние человека: сидишь месяц в подвале, потом выбираешься и не понимаешь, что происходит, куда тебя привезли, что дальше.
Возможность делать что-то непосредственно для людей — для меня отдушина. Когда занимаешься какими-то маленькими делами , нет времени переживать. Я так была потрясена 24 февраля, три дня не могла дышать. Мы очень далеко от этих событий, и вот это ощущение бессилия, когда ты ничего не можешь делать, даже говорить: есть законы про «фейки о спецоперации» и «дискредитацию ВС РФ», по которым можно получить до 15 лет… Такое впечатление, что ты один на целом свете. Поэтому, когда я прочитала, что к нам приехали эти 300 человек, поскорее отправилась к ним. Параллельно нашла волонтерские чаты и спросила, есть ли кто из Приморья. Образовалось ядро, потом другие люди стали прибавляться. Сейчас у нас несколько волонтерских групп, мы стараемся координироваться и помогать друг другу.
Мария (имя изменено) , музейный работник, Москва
Я состою в телеграм-чате , где организуют помощь для украинцев, которые едут через Москву. Там нет централизованного управления: просто люди собрались вместе, чтобы координироваться. Сейчас в чате несколько тысяч человек — волонтеры, беженцы и просто те, кому интересно.
Мариупольцы добираются через Таганрог. Там в ПВР долго жить нельзя , потому что очень большой поток людей. Как правило, в течение трех дней ты должен или сам купить билеты, или централизованно поехать куда-то еще по России: это может быть абсолютно любой ПВР — в зависимости от того, где есть места. И тем, кто не хочет в ПВР, мы обычно помогаем ехать: от Таганрога до Ростова удобнее на автобусе или электричке, а оттуда уже на поезд.
С территорий юго-западнее Мариуполя проще ехать через Крым , поездом от Джанкоя, но оттуда сейчас трудно выехать — нет билетов, потому что отпускной сезон. Люди на перекладных как-то добираются, автобусами с пересадками, а от Краснодара поездом.
Сейчас большой поток людей из Харьковской области , они едут через Белгород — там один из ключевых ПВР, где теперь, как и в Таганроге, нельзя оставаться долго.
Кто-то едет в ЕС, кто-то остается в России. У нас есть волонтеры, которые помогают именно остающимся, но за прежелами Москвы и Петербурга их очень не хватает.
Другие волонтеры помогают тем беженцам , которые хотят через Россию выехать в страны ЕС. Например, есть семья из Мариуполя. Я помогаю им купить билеты до Москвы, ищу того, кто их встретит, и людей, которые их приютят у себя дома. Потом покупаю им билет до Питера, дальше прошу ребят оттуда разместить их, помочь, дальше, к примеру, эта семья едет в Ивангород, переходит границу в Нарве, и там ребята из «Рубикуса» везут их дальше.
В Эстонии тоже все переполнено. У них очень здорово все устроено и как правило находятся хостелы , которые бесплатно принимают, но там тоже можно жить только ночь, максимум две.
Сейчас стало очень трудно , потому что сокращается государственная помощь в Европе. Например, на паромах в Германию из Латвии раньше было зарезервировано по сто бесплатных мест для беженцев, а сейчас это число сократилось в несколько раз. И возникает огромная очередь на эти паромы. Например, одна семья приехала в Петербург 9 или 10 июля, а на паром их записали только на 20-е. Восемь дней они должны жить в Питере — не каждый сможет их поселить.
Где бы люди ни оказались , после того, что они пережили, им обязательно нужно встретить тех, кто будет относиться к ним по-человечески. Поэтому мы стараемся с ними гулять, устраивать дни рождения — просто для того, чтобы они почувствовали себя людьми.
В основном в наш бот пишут те , кто хочет уехать, но получается по-разному. Кто-то по здоровью не решается: сначала вроде собирается ехать и расспрашивает, скажем, про Латвию, а потом выясняется, что просто нет сил ехать дальше. Или, например, инвалид приехал в состоянии ремиссии, а потом случилось ухудшение. Мы собирали на лекарства, и сейчас семья ждет, пока ему станет лучше.
Некоторым маломобильным людям сложно сесть в поезд , или большая проблема с животными — если у людей крупная собака, надо выкупать целое купе. Тогда мы ищем волонтеров с машиной, которые могут довезти их прямо до границы. Таких сложных случаев — процентов десять.
Некоторые беженцы едут на своих машинах. Им мы помогаем ночлегом и маршрутом , например, подсказываем, на каком погранпункте меньше очередь.
Важно понимать: украинцы , которые едут через Россию — не коллаборанты и не предатели, у них просто нет другого способа выехать с территорий, где опасно. Одна моя подопечная четыре раза пыталась выехать из Мариуполя в Украину и не могла, а потом поняла, что надо спасать детей любой ценой.
Через меня прошло около 50 семей. По времени по-разному бывает: иногда я уделяю этому часов пять в день , иногда поменьше. Это зависит от количества людей, которые вот прямо сейчас едут. Обычно нам пишут через бот, так удобнее всего, но есть и сарафанное радио, а однажды мой телефон кто-то из тех, кому я помогла выехать, вывесил в открытом чате, и тогда мне звонили непрерывно.
Очень жаль , что некоторые страны уже стали «платные»: меньше льгот, меньше выплат, отмена бесплатного проезда... Я понимаю, что у европейских стран уже нет ресурсов, чтобы помогать, но поток-то не уменьшился, и это ложится на плечи частных людей.
Страшно ли мне этим заниматься? Да. Но страшнее знать , через что проходят украинцы, и ничего не делать.
