За кадром семейной идиллии

Семейные конфликты и социальная драма на фоне католической традиции — ведущие темы польского кинематографа последнего десятилетия. На Варшавском кинофестивале 2025 года были представлены одновременно два фильма, в которых эти вопросы обретают новое звучание. Так в киноленте «Брат» (Brat, 2025) Мацея Собещаньского показано, с какими моральными и социальными трудностями сталкивается современный человек, и каким образом католические ценности влияют на жизнь польских семей.

На плечи главного героя, 14-летнего Давида, легло бремя совсем не детских обязанностей: он заботится о младшем брате и пытается соответствовать требованиям матери — женщины, стремящейся оставить позади тяжелое прошлое и начать новую жизнь без мужа, находящегося в заключении. Несмотря на талант и внутреннюю силу, Давиду сложно справляться с растущим давлением повседневных обязанностей — в школе, дома и на улице. Когда в жизни подростка появляется Конрад — тренер и единственный взрослый человек, которому он доверяет, — начинается череда событий, способных либо разрушить семью, либо ее спасти. «Брат» — трудный для просмотра фильм, но в финале все же звучит светлая нота.

Лента «Хороший дом» (Dom dobry, 2025) Войцеха Смажовского тоже рассказывает о том, какие ужасы иногда скрываются за видимостью идеальной польской семьи. Это чрезвычайно тяжелое, порой шокирующее кино, которое поражает зрителя до глубины души. История начинается с классической романтичной завязки: Госька знакомится в интернете с Гжесеком и верит, что наконец-то встретила своего идеального мужчину. Гжесек души не чает в девушке, осыпает ее цветами, делает предложение в Венеции — все, как на идиллической открытке. Но вскоре оказывается, что картинка далека от реальности, и отношения превращаются в кошмар.

Войцех Смажовский никогда не боялся показывать темные стороны человеческих взаимоотношений. А в «Хорошем доме» сцены насилия и психологического давления настолько сильны, что местами фильм кажется страшнее некоторых кинолент Ханеке или Зайдля. Это не просто мелодрама или триллер — это социальная драма, погружающая зрителя в атмосферу страха, напряжения и моральной неопределенности. Картина заставляет задуматься над судьбами миллионов женщин во всем мире, которые страдают от домашнего насилия.

Дубль два: на фоне социума

Семейная история как метафора национальных травм и социальных перемен — одна из основных тем польского кинематографа 2010-х. Ян Павел Матушиньский в фильме «Последняя семья» (Ostatnia rodzina, 2016) предлагает зрителю взглянуть на трагедию польской интеллигенции сквозь призму жизни семьи художника-сюрреалиста Здзислава Бексиньского. Личный кризис, конфликты поколений и психологические травмы органично переплетаются с историческим контекстом Польши второй половины ХХ столетия.

По сюжету, семья известного в Польше художника Здзислава Бексиньского переезжает в новую квартиру на окраине Варшавы — серое панельное здание, грязный лифт, тесная кухня. В этих декорациях развертывается хроника жизни Бексиньских, которые и в самом деле снимали на камеру все, что происходит дома. По мотивам этих видеозаписей Павел Матушиньский — выпускник Школы Вайды Негосударственное учебное заведение, основанное в 2002 году Анджеем Вайдой, Войцехом Марчевским и кинопродюсером Барбарой Пец-Слесицкой. и факультета радио и телевидения Силезского университета — снял свой шедевральный полнометражный дебют. Семья Бексиньских — интеллигентная супруга, на долю которой выпало много страданий, две пожилые женщины (мать и теща), сын-психопат Томаш (киноман и известный в 1980-х диджей) — проживает на экране свою невероятную жизненную историю, олицетворяя типичную нуклеарную семью советского образца. И, надо сказать, эта жизнь напоминает ад. От семейных скандалов Бексиньских время от времени отвлекают заграничная видеокассета, новая камера, «бондиана» или… попытка самоубийства. Главную роль Здзислава Бексиньского исполнил известный актер Анджей Северин, который за эту работу получил ряд престижных премий, в том числе награду на фестивале в Локарно.

В картине показано, как семью одни за другим покидают ее члены — включая убийство Здзислава. По силе эмоционального воздействия кинолента находится на одном уровне с античной трагедией. Тщательно прописав портрет каждого героя, Матушиньский не забывает и о политическом фоне — правлении генерала Ярузельского и экономическом упадке ПНР. Удушливая атмосфера несвободы, господствующая в кризисной Польше, рефреном звучит в истории жизни и краха конкретной либеральной семьи.

В подобном свете Петр Домалевский в фильме «Тихая ночь» (Cicha noc, 2017) показывает семейную драму в польской провинции как отражение социальной и экономической трансформации. Между мелкими бытовыми конфликтами проступает проблема миграции и выезда молодежи за границу. Главный герой, Адам, только что узнал, что станет отцом, однако он планирует уехать из Польши и начать семейный бизнес в Нидерландах. На Рождество Адам возвращается в родную деревню, чтобы убедить семью продать наследство — дедовский дом. Параллельно он снимает все на видеокамеру, документируя события для будущей дочери. Дома его встречает завязавший с алкоголем отец, вечно встревоженная мать, мрачный младший брат, маленькая сестра, которая сразу отбирает камеру, и прочая многочисленная родня. Рождество в кругу семьи превращается в настоящее испытание, а цена, которую приходится заплатить за старенький домик, оказывается слишком высокой.

«Тихая ночь» Петра Домалевского стала для польских зрителей настоящим открытием: на кинофестивале в Гдыне фильм получил сразу семь наград, в том числе главную. Это камерная, наполненная нежным юмором история о любви и прощении, семейных обидах и взаимопонимании. Однако Домалевского интересует не только жизнь провинции, но и более широкий социальный контекст. Режиссер затрагивает тему трудовой и интеллектуальной миграции в более развитые европейские страны.

В фокусе провинции и католицизма

Социальная критика и религиозный контекст в польском кинематографе звучат особенно остро. Малгожата Шумовская в фильме «Лицо» (Twarz, 2018) сталкивает зрителя с абсурдностью провинциального мира, превращая сюжет ленты в сатиру на консервативные моральные принципы.

События разворачиваются в небольшой польской деревне. Главный герой, Яцек, — красивый юноша, который любит невесту Дагмару, а также хеви-метал и свою собаку. Он венчается, а затем отправляется на строительство самой большой в мире статуи Иисуса Христа. Во время работы Яцек, оступившись, падает с лесов и чудом остается в живых. В больнице ему делают первую в Польше трансплантацию лица. Парень выздоравливает, однако он уже не так привлекателен, как прежде. Дагмара бросает его, а родная мать не узнаёт сына и убеждена, что в него вселился дьявол.

Свой дебютный полнометражный фильм «Счастливый человек» (Szczęśliwy człowiek) Малгожата Шумовская сняла в 2000 году. Ее работы никогда не были коммерческими, однако всегда привлекали внимание европейских кинокритиков и фестивальной публики. Шумовскую, как и всех режиссеров, ценящих литературу, всегда интересовали вечные темы — смерти, одиночества, душевных травм. Эти экзистенциальные мотивы она обычно вплетает в острые социальные истории, которые фактически становятся критикой польского общества. Если в ее фильме «Body/Тело» (Body/Ciało, 2015) представлена мрачная ироничная история о преступности и моральной безысходности в Польше, то «Лицо» — сатира на мир религиозной провинции, где все до одного ходят на исповедь, надеясь, что бог и Церковь разрешат все их проблемы.

Стоп-кадры телесности

Ольга Хайдас в ленте «Нина» (Nina, 2018) осмысливает тему телесности — сквозь призму истории любви двух женщин режиссер исследует суть сексуальности и причины общественного осуждения.

Нине чуть больше тридцати. Она носит короткую стрижку, работает учительницей и настолько устает на работе, что даже ванну принимает, не смывая красной помады. Нина безуспешно пытается забеременеть, поэтому они с мужем ищут суррогатную мать. В один из дней, неудачно разворачиваясь на парковке, женщина задевает чей-то автомобиль. Его хозяйкой оказывается молодая лесбиянка Магда, которая любит соблазнять замужних женщин.

Полнометражный дебют Ольги Хайдас, которая раньше работала, главным образом, над телесериалами, произвел фурор на фестивале в Роттердаме. «Нина» отсылает зрителя к другим резонансным лесбийским драмам — «Жизнь Адель» и «Кэрол», Французская драма Абделлатифа Кешиша (2013) и британско-американская драма Тодда Хейнса (2015). однако сохраняет уникальность: фильм рассказывает о зарождении новой польской пост-семьи. В условиях строгого католицизма и укрепления позиций правых сил, отстаивающих традиционную модель семьи, «Нина» — смелый шаг в польском кинематографе.

Идентичность крупным планом

Тема поиска молодым человеком идентичности — еще одна устойчивая тенденция современного польского кинематографа. В ленте «Все бессонные ночи» (Wszystkie nieprzespane noce, 2016) Михал Марчак показывает молодежь Варшавы, которая пытается найти себя в хаосе городской жизни. Режиссер не предлагает зрителю готовых ответов: будни героев — непрестанный поиск собственного пути и эксперименты с ролями, отношениями и местом в мире. Фильм одновременно поэтичный и хаотичный, со специфическим монтажом, усиливающим ощущение внутренней нестабильности и стремление к самовыражению.

Герои ленты, двадцатилетние Кшиштоф и Михал, проводят дни и ночи напролет в варшавских барах, на дискотеках, квартирниках и случайных тусовках. Кшиштоф недавно расстался с девушкой, с которой был в отношениях пять лет. Михал, наоборот, только что встретил красавицу-блондинку, умную и веселую, и знакомит ее с Кшиштофом. Однако Кшись отбивает девушку у лучшего друга. Разрушит ли это их жизни? Приведет ли к моральной катастрофе? «Все бессонные ночи» — фильм-загадка, на которую каждому зрителю придется искать собственные ответы, а подсказки — между монтажными склейками и случайными кадрами.

Этот игровой дебют опытного молодого документалиста Михала Марчака разделил польскую и мировую аудиторию на поклонников и критиков. Фанаты, покоренные легкостью сюжета и монтажа (фильм смонтировала классик документального монтажа Дорота Вандершкевич), окрестили Марчака «польским Терренсом Маликом». Американский кинорежиссер, сценарист, кинопродюсер. Трехкратный номинант на премию «Оскар», обладатель «Золотого медведя» 49-го Берлинского кинофестиваля, Золотой пальмовой ветви 64-го Каннского кинофестиваля. И в самом деле, картина наполнена красивыми кадрами, вербальными полунамеками и тонкими визуальными находками. В ней, как и в киноработах Малика (например, «Рыцарь кубков» или «Между нами музыка»), звучит закадровый голос, который рассказывает одновременно обо всем и ни о чем. Те, кому фильм не пришелся по вкусу, считают его претенциозным и пустым. Но нельзя отрицать: «Все бессонные ночи» — одна из самых поэтичных кинокартин второй половины 2010-х.

Сюр, камера, мотор!

Соединение жанров и форм в творчестве польских режиссеров стало инструментом для эксперимента и обогащения киноязыка. Агнешка Смочиньская в фильме «Дочери дансинга» (Córki dancingu, 2015) свела воедино фильм ужасов, мюзикл и любовную драму на фоне бурлескно-абсурдной истории о русалках в современной Польше. Петр Думала в ленте «Эдерли» (Ederly, 2015) соединил черную комедию, мистический драмедийный нарратив и фольклорные мотивы, создав оригинальный авторский киноязык, в котором реальное и сюрреалистическое сосуществуют в одной плоскости. Поэтому к обоим фильмам стоит присмотреться внимательнее.

В «Дочерях дансинга» участники рок-группы вытаскивают из реки сестер Злату и Сребру и приводят их в бар. Там выясняется, что стоит лишь погрузить их ноги в воду — и у них моментально вырастают рыбьи хвосты. Злата и Сребра создают собственную музыкальную группу. Сребра влюбляется в басиста Метека, а Злата по ночам вырывает сердца у посетителей бара. «Дочери дансинга» — художественное переосмысление сказки Андерсена о Русалочке — усиленное зажигательными музыкально-танцевальными номерами.

Дебют Агнешки Смочиньской, студентки Школы Вайды, тепло приняли в родной Польше, в частности, на кинофестивале в Гдыне, а на американском Sundance Film Festival лента получила специальный приз жюри. В бурлескных «Дочерях дансинга» смешались история любви, хоррор и экспериментальный киноязык. Фильм порой настолько абсурден, что напоминает киноработы великого режиссера Анджея Жулавского.

Главный герой картины Петра Думалы «Эдерли» — Слов, реставратор средних лет, который приезжает автобусом в загадочный городок Эдерли. Слов ищет священника, однако сталкивается с мальчиком, который направляет его в странный дом. Увидев Слова в окно, миловидная служанка хватается за сердце, но все же открывает дверь. С порога к гостю кидается пожилая женщина, восклицая: «Сынок, ты вернулся!» Другие обитатели дома — кто неохотно, а кто с энтузиазмом — тоже признают в нем «своего», то есть сына хозяйки. Вскоре служанка заводит со Словом роман, новоиспеченный старший брат хочет его убить, а мать рассказывает легенду о сумасшедшем отце, который сидит в подвале. Не выдержав напряжения, Слов бежит к священнику — но и там его принимают за кого-то другого. Конец этого черно-белого драмеди, как и вся история, не менее саркастически-абсурден.

Петр Думала — опытный режиссер, сценарист и писатель, ставший популярным, прежде всего, благодаря своей анимации — такой же мрачной и метафоричной, как и фильм «Эдерли». (Кстати, именно Думала придумал уникальную технику анимации на гипсовых пластинах.) В ленте «Эдерли» режиссер иронично, во фрейдистском ключе, рассуждает о фигуре отца, намекает на судьбу евреев в Польше и вообще в Речи Посполитой, трижды подвергавшейся разделам. Он также затрагивает тему тщетности бытия. Самое загадочное в фильме — мистический финал, от истолкования которого зависит понимание всего произведения. Думала рассказал прессе, что сперва концовка была другой — из нее было понятно, что главный герой умер, — однако позже режиссер решил перемонтировать «Эдерли».

Светотени экспериментов

Искусство как пространство эксперимента также занимает ведущее место в современном польском кинематографе. В фильме Лукаша Рондуды и Мацея Собещаньского «Перформер» (Performer, 2015) развертывается история художника Оскара Давицкого. Режиссеры затрагивают вопросы природы искусства, конъюнктуры арт-среды и психологических механизмов выживания художника. Реальное искусство становится в ленте сценой социального и культурного эксперимента.

Оскар Давицкий — известный польский художник, который через экстремальные перформансы «исследует пределы своего существования». Например, сует голову в петлю, держась за воздушные шарики. Прыгает на батуте в свежевырытой могиле. Заигрывает со смертью. Ищет новые идеи для перформансов. В него влюблена галеристка — именно она помогает найти куратора, которому нравятся скульптуры Давицкого. Иногда Оскар приходит на собрания профсоюза художников, где все участники единодушно не соглашаются с тем, что шутить о Холокосте — приемлемо («это уже отработанный материал»). Фильм, в котором снялся реальный художник Давицкий, — не документальный, хотя точно воспроизводит конъюнктуру современной арт-среды. Приведенные в титрах даты жизни художника — фейк: Оскар жив.

Мацей Собещаньский (преподаватель Школы Вайды) и Лукаш Рондуда (куратор Музея современного искусства в Варшаве) хорошо знают материал, о котором они сняли кино. Давицкий живет в циничной атмосфере купли-продажи художественных актов и едва успевает за стремительно меняющимися правилами игры. «Перформер» — фильм о том, как художнику приходится выживать: обманывать публику и кураторов, выжимать из себя новые идеи и при этом не свихнуться. Фестивальная судьба ленты, впервые представленной в Роттердаме, сложилась удивительно успешно.

Монтаж прошлого

Рассказывая о главных темах польского кинематографа, нельзя не вспомнить о Павле Павликовском и его фильме «Ида» (Ida, 2013), удостоенном «Оскара». Ключевые темы ленты — осмысление исторической памяти, в частности, о Холокосте и советское прошлое. Через историю Анны — молодой монахини, узнающей о своем еврейском происхождении, «Ида» раскрывает глубину поколенческих травм, последствия геноцида и драму морального выбора.

Середина 1960-х. Анна, которая воспитывается в монастыре, узнаёт, что у нее есть тетка Ванда. Накануне принятия монашеского обета и пострига девушка идет знакомиться с родственницей. Ванда оказывается красивой и циничной судьей, склонной к алкоголизму. Она рассказывает Анне, что та — еврейка, чьи родители погибли при неизвестных обстоятельствах. Чтобы найти их могилы, Анна вместе с Вандой отправляется в путешествие на автомобиле. Тетка и племянница находят человека, виновного в убийстве семьи Анны, и тогда раскрывается трагический секрет самой Ванды. Несмотря ни на что, Анна, совершив проступок перед богом, все-таки возвращается к служению Церкви.

Выпускник Оксфорда (по специальности «Немецкая литература») Павел Павликовский уже был опытным кинематографистом, когда снимал черно-белую «Иду». В традиционную для польского кино тему — геноцид евреев (к которой, кстати, не раз обращались Анджей Вайда и Агнешка Холланд) — Павликовский включил необычную историю молодой девушки и одновременно развил драматическую линию зрелой женщины из властных структур. Благодаря «Иде» Павликовский не только переосмыслил жанр драмы, отсылающей к советскому прошлому, но и положил начало новой волне интереса к так называемой еврейской теме в американском кино.

Закадровый голос

Современная миграционная и социальная политика становится все более заметным фоном польских фильмов. В ленте «Зеленая граница» (Zielona granica, 2023) Агнешка Холланд показывает проблемы мигрантов на границе, социальную несправедливость и политическую напряженность, формирующие жизнь современной Польши. Эти темы отражены и во многих киноработах других режиссеров.

В «Зеленой границе» раскрыта жестокая и бескомпромиссная реальность пограничной зоны между Польшей и Беларусью, где беженцы из Сирии, Афганистана и стран Африки попадают в замкнутый круг отчаяния, голода и страха. Режиссер создала драму при помощи черно-белой палитры, отсылающую к ее ранней работе «Европа, Европа» («Europa, Europa», 1990), в которой истории отдельных людей переплетаются с масштабными политическими процессами.

Драма охватывает истории разных персонажей: польского пограничника с беременной женой, сомневающегося в необходимости жестоких действий; психотерапевта, который радикализуется после смерти беженца; молодых активистов, пытающихся помочь раненым и обездоленным в лесу. Лес на границе предстает как символически опасное пространство — он напоминает фронтовые сцены или постапокалиптический мир, в котором разворачивается борьба за человечность. Люди, вначале ощущающие себя полноценными личностями, постепенно поддаются систематическому унижению и физическому насилию, что разрушает их идентичность.

Финальные титры

Современное польское кино последнего десятилетия — это переплетение семейных драм и социальных проблем, исторической рефлексии и художественных экспериментов. Различные кинотенденции дополняют друг друга, формируя сложный, многослойный образ страны и общества. От «Иды» до «Зеленой границы», от «Последней семьи» до «Брата» — польские режиссеры ищут баланс между историей, социумом и экспериментальным киноязыком, доказывая, что кино может быть одновременно документом эпохи, пространством эстетических поисков, способом глубокого социального комментария.

Переводчик с украинского Сергей Лукин, редактор Ольга Чехова